Бракованная. Юлия Резник

бы он купил ей, допустим, Лексус, на сколько бы хватило ее благодарности? Только не подумайте, что Сандалова из этих… Нет. Просто она всегда ищет, где потеплей да повыгодней. Она даже замуж вышла по расчёту. За их общего с Коганом друга Митьку Сивакова, сына начальника местного УВД. Расчет был простой. Ветка надеялась, что родственные связи помогут ее проворовавшемуся отцу-губернатору отмазаться от срока. Но за того принялись весьма серьезные люди. Против которых местные оказались бессильны. А может, не сильно они и старались, опасаясь каждый за свою задницу. Присел Веткин отец надолго. Да и ее брак просуществовал почти десять лет.

      – Приехали.

      – Угу…

      – Там, ты сам-то дойдешь?

      – Угу. Дай только собраться с силами.

      – Горе луковое. Пойдем, я тебя провожу. Ключи где?

      – Что?

      – Дай ключи, говорю! Слушай, может, позвонить Саре Измайловне?

      – Лучше сразу меня пристрели, – пробормотал Там, едва ворочая языком. Ветка хохотнула:

      – Что, достала тебя мать?

      – Ты даже не представляешь, как.

      Несмотря на всю свою любовь к Саре Измайловне, хороший еврейский мальчик Кеша Каган все же предпочитал любить ее на расстоянии. Ведь стоило ему хоть немного подвинуть личные границы в угоду матери, как та тут же бросалась в наступление по всем фронтам. Ну никак ей не удавалось понять, что он уже слишком взрослый, чтобы цепляться за ее юбку!

      Там тяжело вздохнул. Оперся на Ветку. Грех было не воспользоваться таким случаем. Ну, когда он еще сможет шагать с ней вот так, закинув руку на плечи? Касаясь будто бы между делом носом ее шикарных волос, скользить невзначай пальцами по рукаву куртки, представляя, что ее нет. Что ни говорите, а болезнь определенно этого стоила! И, да, он – жалкий, кто ж спорит?

      – Обопрись о стену, пока я открою дверь.

      Там хотел было спросить, зачем она к нему пришла. Но вовремя сумел сдержать свое любопытство. Иначе у него не осталось бы повода ей позвонить, когда он поправится. А прямо сейчас он был вообще ни на что не годен. У него даже не стоял. Хотя обычно, стоило Ветке появиться в его поле зрения, как с ним случался такой стояк, с которым в приличном обществе ему приходилось туго. А ну-ка попробуй, скрой! Коган был как та несчастная собака Павлова. Поначалу его это жутко бесило, потом раздражало, а после он просто смирился. И принял происходящее, как есть. Потому как отрицать это в себе было все равно что отрицать цвет глаз, национальную принадлежность или то, что ему сделали обрезание, как то и велят традиции, аккурат на восьмой день жизни.

      Если бы Ветка знала, сколько раз он дрочил на ее светлый образ в школе, да и, чего греха таить, после, она бы точно поостереглась оставаться с ним наедине.

      – Я пойду, лягу.

      – Погоди, сниму покрывало. Ты, что, каждое утро заправляешь кровать?

      – Ну, да. А что в этом такого?

      – Что такого? Эм-м-м, ну, не знаю. У тебя слишком чисто. Ты что – маньяк?

      Ага. Маньяк. Но повернутый вовсе не на чистоте.

      – Раздеться сможешь?

      – Нет,