Я пацифист, девственник, трезвенник, вегетарианец. Евгений Александрович Козлов

пары: она красива, а он поэт, они только вдвоем и больше им никто не нужен. Меня привлекало это создание маленького мирка для двоих. Герои моих текстов всегда были несчастны, видимо, покуда не побеждена смерть, всякая любовь конечна. Во мне уже тогда проявилась тяга к трагичности, осознание мирового пессимизма. И может быть, поэтому моя любовь оказалось печальной. Вот красота, вот мои чувства к ней, но история эта трагична, ведь красота однажды угаснет, как и мои чувства однажды погаснут. Истории не могут быть счастливыми, потому что жизнь несчастна. Чтобы обрести счастье, необходимо нечто большее, чем красота и чувства. Однако именно трагедия закаляла мой талант. Ныне мне более всего на свете интересна красота нравственности, добродетельность притягательней женской красоты. Но в свои юные лета я был примитивен во всем. Те тексты я впоследствии сжег, много тетрадей и распечаток, но их мне нисколько не жалко, они были плохо написаны и они были не просто трагичны, а чудовищно трагичны. Перечитывать сейчас я бы их не стал. Нужно оставлять после себя только что-то действительно важное, что еще может быть, кому-то пригодится. Те романтические тексты были началом, я учился простому соединению слов. Словосочетание – вот чему я научился в первую очередь, ведь тогда мне это казалось трудным делом. Тогда для вдохновения мне нужны были лишь мои собственные романтические чувства и романтическая музыка на фоне.

      А что касаемо самой любви, то я долгое время, целое десятилетие прожил думая, что я из двух десятков девушек выбрал предметом своего обожания только одну, полагая, что за этим выбором стоит нечто божественное, мистическое, невообразимое. Сейчас я понимаю, что я тогда выбрал самую красивую девушку из всех представленных моему взору. Многие другие с моим выбором не согласились, у всех представления разные. И я встретил созерцанием своим ту красоту. В те годы во мне отсутствовало циничное понимание себя, своих чувств и мира в целом. Поэтому каждому своему чувству я приписывал потусторонние первопричины. На самом же деле, меня попросту привлекала внешняя красота, внешнее поведение конкретной девушки. Она меня триггерила, как и некоторые другие, только с меньшим влиянием. Ее всевластие было неоспоримо. Конечно же, сейчас это звучит цинично, дескать, так просто взял и прельстился красотой. Но в том-то и дело, что в том своем возрасте я этого не понимал. Мне всё казалось судьбоносным, я был настоящим мистиком, ведь романтика это разновидность мистического мышления.

      Мистика в романтике состоит в том, что романтика желает продлить свои романтические чувства не только на протяжении всей жизни, но и за гробом. Романтика это умозрительное преодоление смерти. Романтика это протест против циничности жизни. Будучи таковым романтиком, я постоянно возбуждал свои романтические чувства, поддерживал их длительное время, целых десять лет, когда объект, к которому были адресованы мои чувства, был постоянно далек от меня и почти недосягаем. Здесь имеют место чувства к чему-то воображаемому, конкретнее