Дар дождя. Тан Тван Энг

свитками лежал меч на лакированной подставке, и у меня не мелькнуло ни тени сомнения в том, что хозяин дома знал, как им пользоваться.

      По стене ударила ветка, листья царапнули по крыше. Дождь лил все сильнее, и я по опыту знал, что для лодки море будет слишком бурным и опасным.

      – Твоя семья будет волноваться, – заметил он, когда мы вышли наружу и сели на веранде.

      Он развернул бамбуковые жалюзи, оставив ветер с дождем снаружи, как впавших в немилость придворных. Я отхлебнул приготовленного им горячего зеленого чая. Вкус мне понравился, и я тут же сделал глоток побольше. Сидели мы в одинаковой позе, согнув колени и подложив ступни под ягодицы. Скоро мои щиколотки уже горели от боли, но вытянуть ноги я отказывался. Даже тогда, в самом начале, мне хотелось показать ему свою выносливость.

      Я отстранился от боли, вслушиваясь в наслоения звуков: сквозь стук дождя по крыше пробивалось море, падавшие с листьев капли, позвякивание фарфора, когда мы поднимали чашки и ставили их обратно.

      – Беспокоиться некому. Моя семья в Лондоне.

      – А ты здесь?

      Я не особенно весело улыбнулся:

      – Я – отверженный. Полукитайский сын своего отца. Ну, не совсем так.

      Я попытался объяснить причины, по которым не поехал вместе с семьей, менее обиженно. Но как объяснишь незнакомцу чувство всеобщего отторжения? Внезапно мне пришла мысль о том, что другие дети становятся сиротами после смерти родителей, а мое сиротское будущее было предначертано в тот вечер, когда мои родители встретились и полюбили друг друга. В конце концов я сказал:

      – Мне просто не нравится Лондон, вот и все. Я был там пять лет назад. Слишком холодно. А вы там бывали?

      Он покачал головой.

      – Сейчас в Лондоне опасно.

      – Я слышал, что все разговоры о войне – пустая болтовня.

      – Не согласен. Война будет.

      Уверенность в собственных словах и вердикт, так не похожий на все, что я раньше слышал, разбудили мой интерес. Он точно был не из наших краев. Я гадал, откуда он и что делает на Пенанге.

      Через дверь виднелся один из свитков с каллиграфией.

      – Где ваш дом?

      – В маленькой деревне в Японии, – ответил хозяин дома, и в его голосе прозвучала тоска.

      Я подумал о его словах, сказанных ранее, о том, что море – единственная вещь, что связывает его с домом, и хотя мы только что познакомились, мне стало необъяснимо грустно за него, словно каким-то таинственным образом эта грусть была и моей.

      Небо распорола вспышка молнии, за ней последовал треск грома. Я вздрогнул.

      – Тебе следует переночевать здесь, – произнес он, поднявшись одним гибким движением. Я последовал внутрь, радуясь тому, что покидаю театр шторма. Он зашел в спальню и вернулся со скатанным матрасом в руках, положив его у очага.

      Он поклонился мне, и я не мог не ответить тем же.

      – Оясуминасай.

      Я решил, что это означало «спокойной ночи», потому что в следующую секунду он задул все свечи, оставив меня в темной комнате, время от времени освещавшейся игрой молний. Я раскатал матрас у очага и через какое-то