Муму с аквалангом. Дарья Донцова

что-то щелкнуло, и картинка сложилась. Эмма погибла в катастрофе, а по завещанию Анны Львовны, если дочь умрет, все имущество переходит в руки дальней родственницы. Анна Львовна была предусмотрительна, заставила дочь тоже составить завещание и настояла, чтобы в нем не было упоминаний об Антоне. Грызла Эмму, плакала, шантажировала своим плохим настроением, говорила, что страдает от непослушания неразумной, не разбирающейся в мужчинах доченьки… Короче, Эмма выполнила волю мамы. И что же получилось? Автокатастрофа, Эмма погибла! С чем остается Антон? На тот момент дача еще была не продана, мы ехали как раз на встречу с покупателями. Значит, каюк его мечтам о бизнесе. Недвижимость, коллекция, – все утечет на сторону. Антону была нужна Эмма! Вот почему он нас переодел! Боялся, что я очнусь и скажу: «Меня зовут Софья». Нет, он все хорошо просчитал. И сумел внушить мне, что я – Эмма. Мало ли кто увидит обгоревшую – санитары, врачи… В какой одежде была пострадавшая? Ах в оригинальном платье? А оно было именно у Эммы.

      – Ладно, – сдалась я, – пусть так, Эмма умерла. Антон бросил тело жены в огонь, чтобы скрыть следы. Но! Во-первых, такой поступок говорит о не очень-то нежных отношениях в семье. Во-вторых, твои ожоги были очень серьезными, никто не мог дать гарантии, что ты выживешь. Глупо строить расчет на столь зыбком фундаменте.

      – Не знаю, – прошептала Эмма, – у меня нет ответа на вопрос, почему он не подумал о моей смерти. Единственное, что приходит в голову, – стресс. Антон после аварии был не в себе, вот ему и показалось, что лучший выход – «обменять» нас.

      – Как же это сошло ему с рук? – поразилась я.

      Эмма вынула сигареты, посмотрела на них и бросила пачку на стол.

      – Да элементарно! Вот как он мог рассуждать: мать Софьи умерла. Отец, правда, жив, но находится в греческой тюрьме по обвинению во взяточничестве. Эмма тоже не имеет родственников. У нее есть только он, муж, который утверждает: вот моя жена, жертва аварии. По какой причине люди должны ему не верить, а?

      – И все же риск был велик, – вздохнула я. – Вдруг бы кто-нибудь заподозрил неладное?

      Эмма сдернула с головы косынку и сняла очки.

      – Да кто же узнает меня в таком виде, а?

      Мой взгляд скользнул вниз, на небольшие, в белых носочках, ступни женщины.

      – Понимаешь, – продолжала Эмма, – пока я, выйдя из комы, лежала в больнице, всем – и мне, и окружающим – было непонятно, зачем Антон так старается, ночи и дни просиживает в палате. Ведь необходимости в его присутствии уже не было. Теперь мне ясно: он вдалбливал в голову выжившей Софье чужую жизнь. И ведь мне действительно стало казаться, что я вспоминаю некие детали. Но сейчас я сообразила: мы же были очень близкими подругами, и часть прошлого у нас с Эммой общая: дни рождения, походы за город, ночевки друг у друга дома… Все проблемы с родителями, арест Константина Калистидаса мы с ней обсуждали. Да я и сегодня могу описать, как гроб с телом Анны Львовны уезжает в печь крематория… Но ведь около покойной стояли и Эмма, и Софья. Чьи воспоминания всплывают из тьмы? Кстати! После того, как меня вернули из клиники домой, Антон перестал заходить в спальню.