13 маньяков. Александр Матюхин

там слишком много тебя, понимаешь? Ты выводишь на сцену персонажа, этого Фому, но вместо него ты постоянно суешь себя. А ты не интересен читателям. Ты только рассказчик, да? Ты должен рассказывать, а не падать на слушателя огромным пахнущим телом. Куда ни сунься, слюна, да?

      – Продолжай, – с энтузиазмом закивал Глеб. Удивление сменилось в нем весельем, саркастическая ухмылка заиграла на губах. В дилемме «плакать или смеяться» он выбрал последнее. Ведь это правда происходило: шизоватая пьяная медсестра критиковала его роман, получивший четыре международные премии, переведенный на шесть языков (и это только начало!), ждущий скорой экранизации… Она говорила ему в лоб о недостатках того, к чему ни она, ни ее покойный бесталанный докторишка и на милю не приблизились бы! И пускай он не помнил наизусть ни одного стихотворения (даже своих, юношеских), а она вызубрила всего Фицджеральда (тоже мне величина!), она не имела никакого права!

      Но Минаков сдержался. Подавил справедливый гнев. Он мог бы отвесить ей оплеуху, наорать и вернуться в отель. Но существовала другая возможность. Промолчать. Проглотить. Поиметь ее. А уж потом высказать все, что накипело в душе за время вынужденного общения с этой дурой.

      – Все так плохо? – заискивающим тоном спросил он.

      Получилось реалистично.

      – Ну не знаю, – вздохнула она серьезно. – Возможно, хорошее редактирование помогло бы. Если выбросить все лишнее, возможно…

      Минаков скрипнул зубами и сказал приветливо:

      – Я рад, что ты так искренна со мной. Я это очень ценю, правда.

      Она не заметила подвоха и застеснялась.

      – Мне приятно помочь тебе. Ну чего же мы стоим?

      «И верно, чего же? – хмыкнул он про себя. – Чем скорее я кончу, тем скорее объясню тебе, как это плохо – хамить известным писателям».

      Нина побежала к дому по каменным ступенькам. Минаков – за ней, полный злого азарта. Вопреки всему, заявление девушки не убило в нем сексуальную тягу, а лишь распалило ее.

      Сегодня он будет жестким, быстрым и грубым.

      Обстановка в доме Нины заставила Глеба вспомнить о квартире своей бабушки-долгожительницы. Дряхлая венгерская мебель, телевизор «Электрон», накрытый накрахмаленной салфеткой, искусственные цветы в вазах. На стене – черно-белые фотографии и вышитое панно с оленями. Ужасная ковровая дорожка под ногами – как без нее. Минаков прогулялся мимо серванта, разглядывая с отвращением выставку пыльного хрусталя и фарфоровых зверушек.

      Это не было похоже ни на жилье хирурга, ни на обитель молодой женщины.

      И вдруг он понял, почему не уходит, почему игнорирует звоночки, сигнализирующие о явной ненормальности блондинки.

      Она заводила его. Ее странность притягивала. Ее хотелось ударить и трахнуть одновременно.

      И – да, из нее выйдет неплохой персонаж для будущей книги.

      – Здесь ничего не изменилось после смерти мужа, – сказала Нина, входя в комнату с двумя бокалами вина. – Он вел аскетический образ жизни. Ненавидел роскошь.

      Глеб взял бокал, осмотрел его придирчиво. Бокал