Дэдо (сборник). Геннадий Прашкевич

подозрительно, правда, выглядел доклад «Кружок военных знаний по радио», но неизвестно, могли ли в редакции отнести его рассуждения к такой теме? А еще из номера в номер печаталась подозрительная радио-фантастическая повесть радиста В. Эффа. Этот браток жизнь, конечно, знал. «Тов. Бухарин определенно заявляет, что при развитии фабрично-заводского производства в капиталистическом государстве людоедство возможно лишь как эксплуатация труда». Этот В. Эфф прямо указывал, без всяких там обиняков: «Громов (один из героев радио-фантастической повести) когда-то знал английский язык. Конечно, он не мог бегло говорить по-английски, потому что, как он сам говорил, язык не поворачивался в глотке для идиотского произношения. Кроме того, английский язык был тем самым языком, на котором Чемберлен писал свой ультиматум, и это обстоятельство тоже в значительной степени расхолаживало филологические порывы Ивана Александровича Громова, считавшего себя честным комсомольцем…»

      Когда в дверь постучали, Семен пошел открывать, как был – в одних брюках, плечи и спина голые. Он знал, что придти мог только конюх Корякин (с самогоном), никого другого он не ждал.

      Корякин и пришел.

      Но не один, и без самогона.

      Выглядел конюх испуганным, как хлопнутый по башке чиж.

      С ним пришла его жена дура Верка (значит, понятые) и четверо военных.

      «Руки вверх!» – без смеха приказал старший с кубиками в петлицах и осторожно прижал толстый палец к губам. «Садись, чертова вражина, на стул и сиди смирно. Никого в квартире? Тогда опусти руки, а то устанут. Можешь сразу указать ценности, валюту, оружие».

      Какая валюта? Какое оружие? Какие ценности, товарищи?

      В ответ Семен услышал известные слова про серого тамбовского волка.

      Дескать, даже этот волчара прижал хвост, сидит смирно в лесу, не вмешивается в стратегию вождей. Понимает, что в Стране Советов стратегией занимается лично товарищ Сталин, никто другой. Вот и тебе бы так! Из этих неприязненных слов командира, ведавшего обыском, Семен с ужасной неотвратимостью понял, что его заметка, кажется, дошла до радио.

      – Да разве, браток… – начал он, но его жестко оборвали.

      – Помолчи, вражина! Придержи язык. И быстро – лицом к стене!

      – Ух ты, какая баба! – заметил командир своему помощнику, хмурому человеку, с величайшей подозрительностью уставившемуся на голую спину Семена. – И отметь, не наших кровей, лицо нерусское. Как думаешь, из каких она?

      – Ну, этого не знаю. Но не нашенская, точно.

      – Давай колись. Из каких баба?

      – Из египтянок, – машинально ответил Семен.

      – Из египтянок? Это, кажется, угнетенный народ?

      – Очень даже, – Семен осторожно обернулся. – Только я с ней незнаком, даже не видел.

      – Вот стрельну обоих – и тебя, и бабу, тогда сразу увидишь, – прищурился командир. – Зачем тебе такая?

      – Пьян был, налезла на спину.

      – Да ну? –