Дети радуги. Юрий Гельман

стекло, в эту минуту не показавшееся холодным, потом залпом опрокинул водку в себя. Даже закусывать не стал – зачем? И, распахнув дверь ногой, вышел на крыльцо сторожки.

      Желтый диск заходящего солнца уже подернулся белесой пленкой, будто покрылся сединой. Оно наполовину спряталось за деревьями, бросая последний взгляд на человека, одиноко стоявшего по колени в снегу.

      «Свобода! – мелькнуло в голове Сапожникова. – Вот она, свобода! Кто бы мог подумать, что она наступит столь неожиданно! И что теперь с ней делать?»

      Он стоял у сторожки и смотрел на быстро темнеющую просеку. И вдруг ему вспомнился диафильм, который он больше других любил в детстве. Это сейчас современные дети практически с рождения могут пользоваться мобильными телефонами, компьютером и всеми последними достижениями цивилизации. А тогда, почти сорок лет назад, кроме фильмоскопа, других развлечений практически не было. Да и фильмоскопы имелись не в каждой семье. У него – был. И «Пале один на свете» долго оставался любимым фильмом. Там рассказывалось про мальчика, который однажды проснулся утром и обнаружил, что в городе, где он живет, никого нет. Он бродил по пустынным улицам, удивляясь отсутствию людей, и при этом ничего не боялся. И даже начал – сперва осторожно, а потом все более решительно – пользоваться своим положением. Покатался на трамвае, на каких-то аттракционах, зашел в магазин игрушек, где выбрал себе самые лучшие машинки, конструкторы и футбольный мяч, затем наелся конфет в кондитерской лавке. Он был один, он был свободен – и никто не мог его не то, что наказать за шалости, но даже некому было его приструнить. Вот здорово! И только тогда, когда мальчик решил полетать на самолете, наступила развязка – подняв в небо стальную птицу, Пале испугался, что не сможет ее посадить, и разобьется. И тогда он… снова проснулся – уже по-настоящему. И мама ласковым голосом позвала мальчика завтракать.

      Теперь, стоя в лесу, который через какие-то полчаса готовился погрузиться в ночь, Алексей Николаевич вдруг понял, насколько реальной может оказаться смерть. Она была уже где-то рядом, совсем близко, она дышала ему в затылок своим очаровательным, усыпляющим дыханием. Он видел себя летящим на самолете, который никто не сумеет посадить, который обречен рухнуть оземь и разбиться.

      Теперь, в эти предзакатные минуты, он уже прекрасно понимал, что не дождется утра – того самого, в котором его, как далекого героя диафильма, позовут завтракать. И что свобода, обозначенная в детском сознании, как безнаказанное одиночество, на самом деле может оказаться смертельной.

      «Что ж, – мелькнуло в его голове, – найдут меня завтра, как Ерохина этого – скрюченным от холода и побелевшим. А кстати, где он, этот Ерохин? Скорее всего, тут же, под стеной сторожки лежит. Заметенный снегом. Убегая от стихии, не стали же его с собой в машину брать. Да, что и говорить, прекрасное соседство!» И он даже улыбнулся