Проклятье древней гробницы. Сергей Саканский

указал пальцем. Жаров снял, сам не понимая, что и для чего. Просто каменистую стену ямы, фрагменты плиты.

      – Дойдешь до редакции, сразу пришли фото, – распорядился Пилипенко.

      – Сам не знаешь или говорить не хочешь? – язвительно спросил Жаров.

      – Пока одни только догадки.

      Жаров пожал плечами. В этот момент всколыхнулись солнечные лучи от дверного проема, и на землю легла длинная изящная тень. В павильон вошла Лебедева.

      – Художник сказал, что у нас гости… – проговорила она с порога, затем добавила, как это делают в кино, напоминая рассеянному зрителю, кто на самом деле находится в кадре: – Журналист и следователь.

      – Это мой друг, – сказал Жаров, – Друг мой сыщик, – как бы в тон ей уточняя название фильма. – Он просто очень любопытный человек.

      Следователь поднялся с корточек, сделал несколько решительных шагов, подошел к Лебедевой, коротко протянул ей руку, представился. Покончив с формальностями, сказал:

      – Могу я увидеть вашу лаборантку? Как ее – Ольга?

      – Да. Ольга Лукьяненко. Только у нее сегодня выходной.

      – И где же она? – поинтересовался Пилипенко.

      – С утра уехала в Симферополь.

      – Не знаете ли случайно, зачем?

      – И вправду, очень любопытный, – Лебедева улыбнулась Жарову, а на следователя глянула с тревогой, пожав обнаженными плечами, что получилось у нее довольно-таки красиво.

      Жарову показалось, что она бросила на него кокетливый взгляд, вернее, взгляд, отпущенный ему, показался кокетливым… Вдруг женщина нахмурилась, подумав о чем-то тревожном.

      Между прочим… – сказала она, – В тот день Ольга как раз не пускала меня в раскоп.

      – Да? А почему? – удивился Пилипенко.

      – Я не поняла. Она встала на моем пути и завела какой-то необязательный разговор. Я все порывалась пройти к своему рабочему месту, но она все время перебегала, вставала передо мной и опять начинала говорить о чем-то. Когда я, наконец, прорвалась и шагнула в свой угол, девушка вдруг закричала, скорчилась. Что-то вроде: «Ой, больно! Ой, помогите!» Я метнулась к ней. В этот момент и обрушилась плита. Я считаю это Божьим промыслом.

      Пилипенко слушал ее рассказ с большим вниманием.

      – Само собой, – заметил он на «Божий промысел», затем задал наводящий вопрос: – Это было именно ваше рабочее место?

      – Здесь везде мое рабочее место, – ответила Лебедева. – Но тогда я расчищала как раз там, под плитой.

      – Значит, в том случае, если бы девушка не упала, не позвала бы вас, то плита обрушилась прямо на вашу голову. Что ж, благодарите девушку: она спасла вам жизнь.

      – Я уже принесла ей кучу благодарностей. Пусть это и произошло случайно…

Отравленный

      Пилипенко и Жаров стояли над обрывом. Вдали был виден павильон раскопа, цикл носильщиков, пылевой смерч, когда они сбрасывали грунт.

      Уезжать, распрощавшись с Лебедевой, Пилипенко не торопился, а предложил Жарову походить по окрестностям. Они постояли