Весна в Ялани. Василий И. Аксёнов

помнит: здесь его дедушки и бабушки, тёти и дяди, тут и отец его лежит.

      «От веку всех почивших упокой», – подумал так, словно за матерью, за бабушкой ли повторил.

      Круглая в своём месторасположении, Ялань отсюда – как на белом блюдце с тёмно-зелёной окаёмкой ельника – на голубом престоле неба. Над нею Камень высится, кудрявясь соснами, с редко торчащими, как великаны, на гребне лиственницами. Бока его, где они голые, а не заросшие ольшаником, на солнце блещут.

      – Красиво, – сказал водитель.

      – Красиво, – Коля подтвердил.

      – Место хорошее. И вид. Вроде и езжу часто тут, а всё любуюсь, не привыкнуть… Большое было, говорят, село.

      – Я ещё помню. Эм-тэ-эс…

      – Куда чё делось?

      – Разорили.

      – А мы-то где, когда нас разоряют, куда мы смотрим?.. И мы ведь тут же! Разорили. Как воробьиное гнездо…

      – Ну, разорилось.

      – Разорилось… Жизнь на земле меняется.

      – От этого не легче.

      – И мир на месте не стоит. Я не про легче… Всегда так: где-то убывает, – говорит водитель, – где-то прибывает.

      – Не спорю, – Коля говорит.

      – Закон природы… Сами себе жить не даём. Шило нам в заднице мешает, никак не вынем. А всё и валим на кого-то.

      – Я не валю.

      – Да я не про тебя. Мне чё-то жалко стало Росомаху, лежит один там…

      – Он ушёл.

      – Куда ушёл?!

      – Вернулся, может.

      – Ага, и пляшет… чтобы разогреться, – говорит водитель. – В термосе чай закончился, а пить охота. После пельменей…

      – И я бы выпил, – Коля говорит.

      – Скоро уж дома будешь – выпьешь.

      – Не знаю… Вряд ли.

      – Чё так?

      – Так.

      Спустившись в длинную, но пологую гору и перемахнув неглубокий ложок, в Ялань поднялись. На тракт выехали, промчавшись Маковской, пустынной сейчас, без людей и без скотины, и даже без собак, с редкими на ней покосившимися избёнками, заброшенными в большинстве, улицей. Остановились посреди деревни, где раньше клуб стоял, пока он не сгорел, а до него ещё – управа волостная находилась.

      Попрощавшись с водителем, вылез Коля из кабины. Давно не видел родину – соскучился, чуть не заплакал.

      – Гущи хотя бы надо было прихватить… с собой. Об этом чё-то не подумал.

      И счас бы это…

      Лесовоз, уже по асфальту, покатил дальше, в сторону Елисейска.

      Как гриб из земли, из-под снега, по какому-то будто волшебству, выросший возле Коли маленький, противный человек, похожий на чёрта из кинофильма «Вечера на хуторе близ Диканьки», с визгливым криком «Коля! Коля! Коля! Коля!» увязался за машиной, проводил её до ельника, назад пулей вернулся и поскакал в Линьковский край, куда намерен идти Коля. И ни одна собака на него нигде не взлаяла.

      – Дурак какой-то, – сказал Коля.

      Не стал заходить к матери, пошёл сразу к Луше.

      – Хотя бы гущи.

      Но… бы это…

      Снег возле ограды убран, в отвалы смётан – те выше Коли, – как траншея. Чтобы разглядеть соседний дом или весь край, надо взбираться на снежную стену, на самый