Техно-Корп. Свободный Токио. Виталий Вавикин

тем, как уйти.

      Шайори осталась одна. Дверь захлопнулась. Дверь в ванную. Дверь в юность. Шайори была одна. Одна в этом мире. Вчера, сегодня – всегда. Она вышла из ванной, нацепив на лицо глупую детскую улыбку. Отец хмуро наблюдал за ней какое-то время, затем удовлетворился покорным поведением дочери и вернулся к своим делам. В доме снова поселился мир. Так прошел этот вечер. Так прошел год.

      Оживленный, перенаселенный, пронизанный нейронными сетями и высокими технологиями, Токио умиротворял и беспокоил одновременно. Шайори чувствовала, как это странное восприятие становится ее частью, пробирается в грудь и выжигает там все остальные чувства. Умиротворение и беспокойство.

      Шайори не знала, зачем сделала себе вторую нейронную татуировку. Ей было шестнадцать. Она бродила по улицам, взрывающим мозг и чувства нейронной рекламой, увидела тату-салон, обещавший любую услугу нейронного боди-арта за полцены, затем увидела, что салон закрывается через неделю, и вошла в приемную. Девушка-европейка с татуировкой белого кролика на шее устало улыбнулась посетителю. Шайори не знала, что означает этот нейронный кролик. «А может, и не нейронный? – подумала она. – Может, это просто рисунок?»

      – Хочешь сделать татуировку? – спросила девушка-европейка.

      Вместо ответа Шайори спросила девушку, почему они закрываются.

      – Здесь сложная культура, – вздохнула девушка. – В Париже было проще.

      – Так вы возвращаетесь в Париж?

      Шайори улыбнулась, увидев, как растерянно пожал плечами активированный нейронный кролик на шее девушки.

      – Забавно, – сказала она девушке-европейке.

      – О! Он умеет не только веселить, – просияла та. – Если активировать его в постели, то этот кролик… Он… Он превращает в кролика меня, понимаешь?

      – Не очень, – призналась Шайори и, когда девушка спросила, сколько ей лет, соврала, что уже восемнадцать.

      – Странно, – протянула француженка. – Ты что, никогда не была с мужчиной?

      – Нет.

      – О!

      Растерянность француженки заставила Шайори покраснеть. Эта девушка-европейка казалась ей такой… такой… такой нереальной. Словно сон, в реальность которого отчаянно хочется верить. Но сон всегда заканчивается и приходится возвращаться в семью, в клан Гокудо, к отцу…

      – Как вы думаете, я могу получить себе такого же кролика? – спросила Шайори.

      – Кролика? – француженка задумалась. – Не думаю, что в восемнадцать лет девушке нужен кролик.

      – Тогда что, если не кролик?

      – Может быть… – француженка нахмурилась. Задумался и ее нейронный кролик на шее. – Может быть, любовь? – спросила она.

      – Любовь? – растерялась Шайори.

      – Ну да, – беззаботно пожала плечами француженка. – Яркие, сочные чувства. У вас здесь так много крашеных манекенов – синергиков, что немного настоящей любви никому не повредит.

      – Чем плохи синергики? – насупилась Шайори.

      – Ничем, – француженка снова пожала плечами. – А чем плоха любовь?

      – Ничем, –