.

вечер находился в центре внимания. Он произносил красивые тосты, рассказывал веселые интересные истории, пел русские песни, аккомпанируя себе на гитаре, лихо танцевал. Пил много, но удивительно долго не пьянел. Казалось, что вино на него не действовало. Только под конец начинал уставать и какое-то время сидел, закрыв глаза. На мой отказ пить не сердился, но добродушно упрекал меня: «Зря не пьешь, лишаешь себя удовольствия. Правда, я понимаю, что это наркоз, но мне это нравится. Что из того, что я напишу свою работу на несколько месяцев позднее? Зато живу полной жизнью. И я счастлив, что могу забыться в этой компании».

      Такие вечера случались у него все чаще. Николай Николаевич однажды вызвал его к себе в кабинет и долго беседовал. Из кабинета Александр Сергеевич вышел серьезным и сосредоточенным. Взялся за свою работу и весной защитил диссертацию. Осенью Николай Николаевич, проверив и одобрив мою работу, велел оформлять ее для защиты.

      Александр Сергеевич после защиты диссертации продержался недолго. Опять увлекшись вечеринками, иногда не являлся на работу, нередко, не придя в себя после ночной гулянки, отказывался делать намеченную операцию, переносил ее на другой день или просил меня прооперировать за него. Стало заметно, что он перестал читать, эксперименты забросил полностью. Однако обычную хирургическую и диагностическую работу выполнял по-прежнему хорошо. Любовь и уважение к нему всех сотрудников и обожание его со стороны больных не уменьшились, но рост его как ученого и как хирурга остановился. Пока это было заметно лишь немногим. Николай Николаевич, этот мудрейший человек, понял это раньше других. Он с грустью смотрел на Чечулина. Раза два пытался с ним говорить, но, по-видимому, убедившись в бесполезности таких бесед, уже к себе не вызывал.

      В это время мы с Александром Сергеевичем получили из военкомата повестки на сборы, которые затянулись больше, чем на год. Потом дивизия, в которой я служил, была послана на финский фронт, и несколько месяцев я работал там хирургом медсанбата. Те, кто бывал на войне, знают, что работа хирурга не знает передышки. Лишь когда иссякали последние силы и глаза смыкались от непреодолимой усталости и желания спать, мы оставляли за себя помощников, а сами валились на нары и засыпали мертвым сном на несколько часов. Просыпались от страшного холода, который пронизывал нас насквозь. Пили горячий чай, грелись около печурки и вновь становились к операционному столу. Так было изо дня в день, вплоть до заключения мира. За свою работу в те годы я был награжден медалью «За боевые заслуги».

      С юношеских лет у меня бывали боли в позвоночнике, протекавшие по типу радикулита. Стоило мне посидеть на земле, даже в ясную погоду, как у меня начинала болеть спина, после чего я несколько дней сильно хромал. По-видимому, в детстве сильно простыл где-то на сибирских морозах. Ведь мне так часто приходилось полоскать белье в проруби, возить воду с реки. Несколько месяцев жизни в палатке при сильных морозах, бывших в тот год, обострили все мои боли. Правда, пока шла война, я как бы