Русские Истории. Лариса Сегида

взглядом собеседницу.

      – Мне хорошо, потому что у меня есть я. А ты, наверное, себя потеряла. У меня было мое маленькое озеро, а ты залила его своим большим, в котором и потерялась. И я могу в нем утонуть.

      Большая Лялька придвинулась совсем близко и, чуть дыша, слушала девочку.

      – Ты вся мокрая, щеки мокрые. Много плачешь?

      Маленькая Лялька коснулась пальчиком ее щеки.

      – Больше не плачь. Хочешь лепешку с корицей? Последняя осталась.

      Она протянула левую ладошку с коричневым круглешком большой Ляльке. Та взглянула на свою левую, где покоилось его имя, наклонилась к руке девочки, пахнущей камышом и корицей, подхватила языком лепешку, а губами прильнула к теплой коже. В этом прикосновении она узнала ночной поцелуй. Ладошка маленькой Ляльки пахла всем миром, который еще любил и иногда целовал большую Ляльку.

      ***

      СИГАРЕТА

      Я просыпаюсь рано. В 6.40. Вместе с радио, запрограммированном мною именно на это время. Пять минут валяюсь, оттягиваясь, тяну носки, потом пятки, локти отвожу в стороны и сладко, поскрипывая, постанывая, вползаю телом в окружающее пространство. Сначала лежа, распинывая теплый, застоявшийся воздух дрожью своих клеток, потом выбрасываю в него длинные ноги и рывком овертикаливаюсь. На носочках бегу по старенькому, колючему ковру в ванную, обрызгиваю склеенные дремой глаза, освежаю рот и уже бодрее впрыгиваю в лилипутскую кухоньку.

      Моя квартира еще спит, а пчелиный дом уже бушует. Хлопают двери лифта, больного, искалеченного благодарными пассажирами, который отчего-то их не наказывает, а все возит и возит, тяжело и сипло дыша.

      Меня радует чужая будничная жизнь, суета, спешка, а утренняя тишина выходных утомляет. Я припадаю лбом к холодному стеклу, оно запотевает от моих испарений, я стараюсь легко дышать, чтобы не затуманивался привычный мир за окном, который всегда почти один и тот же, только на день постаревший вместе со мной. Из щелей окна проюркивает ветер под пушистую ткань моего халата, обнимает меня горячую, разомлевшую в разноцветье ночных фантазий, я вздрагиваю, ежусь, плотнее запахиваю полы, но не покидаю любимое место.

      Я жду его. Он пройдет ровно в семь с юго-востока на северо-запад, оставив мой дом, как и десятки других, незамеченным, для него безликим и чужим. Я выхватываю его походку из сотен в сумраке декабрьского утра. Я не знаю его, но жду почему-то именно его. Сколько ему лет? Женат? Обременен детьми или осчастливлен их наличием? Не знаю. Ничего не знаю. Но жду, смотрю сквозь муть стекла, ворох падающих снежинок и печальный синюшный луч света от одинокого столба во дворе, корю свою близорукость, но все же тут же угадываю его сухой силуэт с приподнятыми плечами, спрятанными в карманы кистями рук, с чуть подпрыгивающей походкой. Только он из всех бегущих человечков тормозит под моим окном (конечно, не подозревая, что оно мое), вынимает из кармана сигарету, вкладывает ее в холодные губы, поджигает, затягивается, выпускает первую струю дыма и лишь затем ускоряет шаг, через минуту совсем исчезая для меня.

      Я