Чтец. Бернхард Шлинк

учила и меня.

      Это пришло позднее. По-настоящему я так всему и не научился. Да я и не ощущал в том большого недостатка. Я был слишком молод, быстро кончал, и мне нравилось, пока я вновь приходил в себя, быть в ее власти. Я видел ее над собою, видел ее живот, на котором выше пупка обозначалась глубокая складка, ее груди, из которых правая казалась мне чуточку больше левой, ее лицо и приоткрытый рот. Она опиралась руками о мою грудь, а в последний момент всплескивала ими, обхватывала свою голову и издавала беззвучный, захлебывающийся, всхлипывающий крик – в первый раз он испугал меня, а позднее я с жадностью ожидал его.

      Потом мы лежали обессиленные. Часто она засыпала на мне. Со двора до меня доносились визг пилы и громкие голоса рабочих, заглушавшие этот визг. Если пила замолкала, то в кухне слышался шум машин, проезжавших по Банхофштрассе. Когда раздавались голоса играющих детей, это означало для меня, что минул час дня и уроки в школе кончились. В это же время сосед сверху, возвращавшийся домой к полудню, высыпал на своем балконе птичий корм; к нему отовсюду слетались голуби, которые начинали громко ворковать.

      – Как тебя зовут? – спросил я на шестой или седьмой день наших встреч.

      Она только что проснулась после того, как задремала на мне. До этих пор я обращался к ней, стараясь не говорить ни «вы», ни «ты».

      Она встрепенулась:

      – Что?

      – Как тебя зовут?

      – Зачем тебе? – Она недоверчиво взглянула на меня.

      – Но ведь мы… Я знаю твою фамилию, а имени не знаю. Что ж тут?..

      – Да нет, ничего плохого тут нет, малыш. Меня зовут Ханна. – Она засмеялась, долго не могла остановиться, отчего я тоже рассмеялся.

      – Ты так странно на меня посмотрела.

      – Просто я еще толком не проснулась. А тебя как зовут?

      Мне казалось, что она это уже знает. Тогда было модно носить учебники или тетради не в портфеле, а под мышкой; мои вещи частенько лежали на кухонном столе, имя можно было прочесть на тетрадях и на учебниках, которые я обертывал толстой бумагой, а сверху делал наклейку с именем и фамилией. Но она, видимо, не обратила на них внимания.

      – Меня зовут Михаэль Берг.

      – Михаэль, Михаэль, Михаэль. – Она словно пробовала мое имя на слух. – Итак, моего малыша зовут Михаэль, он студент…

      – Школьник.

      – …он школьник, и ему – сколько, семнадцать?

      Мне польстили лишние два года, и я кивнул.

      – …ему семнадцать, и когда он будет взрослым, то станет знаменитым… – Она помедлила.

      – А я еще не решил, кем я стану.

      – Но ты же учишься.

      – Да, но…

      Я сказал, что она для меня важнее любой учебы. И что мне хотелось бы бывать с ней подольше.

      – Ведь все равно я останусь на второй год.

      – Как это? – Она привстала. Это был наш первый серьезный разговор.

      – Ну так, на второй год в последнем классе средней ступени. Я же столько пропустил из-за болезни. Глупо вкалывать, как дурак, чтобы все это наверстывать. Ведь мне и сейчас надо