Мортен. Охвен. Аунуксесса. Александр Михайлович Бруссуев

глазами и черными же, как вороново крыло, волосами. Происходила она из не самого захудалого рода, а волею судьбы оказалась у нас, на севере. К слову, если бы я не выжил – убили бы ее братья мои, викинги. Выучила она наш язык, и как-то так уж сложилось, что жить возле нее стало для меня счастьем. Умна она была, весела рядом со мной, порой. Идти в новый поход мне было тяжело – куда там, хромому. Стали мы думать с Вержиной, как жить дальше будем. Вместе. Без нее мне было тоскливо, я должен был видеть ее рядом всегда. Наверно, это и есть любовь? Вержина отвечала мне взаимностью. И плакала, когда считала, что я ее не вижу. Я спрашивал, плохо ли ей со мной? Но она отвечала, что быть рядом – это счастье. А потом снова рыдала, отвернувшись. Я понимал, что когда она ощутила рядом со мной покой, умиротворение и, наверно, любовь, ее душа стала болеть за что-то далекое и недоступное. И эта боль очень мучила мою Вержину. Но я не задавал вопросов, предполагая, что все равно наступит время, когда она сможет поделиться со мной своей бедой. Ведь два, ставших родными, сердца всегда делятся горестями и радостями. Наконец, однажды ночью, когда было так уютно лежать под меховыми одеялами, расслабившись, она мне призналась, что теперь ее все больше терзают мысли о доме. О том доме, что был за теплыми морями в городе посреди песков. Там у нее остался маленький сынишка, рожденный от нелюбимого и хитрого старого мужа. Хоть этого мужа в свое время мы с Торном и лишили возможности плести свои интриги, потому что просто лишили жизни, но сын остался в милости у правителя, нашей помощью вернувшегося к власти. Вот по этому сынишке, который навсегда сохранился в ее памяти плачущим пухлым мальчуганом, протягивающим к уводимой маме свои детские ручки, она и скучает. Вержина думала, что время позволит притупить эту боль, но каждый миг счастья здесь вонзает ей, словно в сердце занозу, мысль, что ее маленькому Алигерду сейчас, быть может, очень плохо. Мне Вержина была так дорога, что смотреть на ее мучения, стало для меня настоящей пыткой. Я отправился к Торну, который вновь готовился в поход, но уже не на юг, помочь мне найти конунга, собиравшегося пройтись по теплым морям. Сердце мое оборвалось, когда Торн сразу же назвал мне имя этого вождя. Я понял, что сделаю все, но отправлю Вержину к ее сыну. И сам поеду, как охранник. Но в поход меня не взяли: кто даст два лишних места женщине и калеке? Торн поручился мне, что Вержину отвезут до самого берега теплого моря, откуда она сможет добраться до своего сына. Тот вождь эти слова подтвердил. Ну, а ты же знаешь, как крепки слова, сказанные одним викингом другому. Совсем скоро мы простились с Вержиной. Я дал ей достаточно золота, чтобы она в пути могла оградить себя от неприятностей. А она дала мне Пламя. Уж, не знаю, каким образом ей удалось провезти все дорогу меч незамеченным. С тех пор прошло уже столько лет, что я сбился со счету. Да я их и не считал. Доказал свое право на скамью в дракаре Эриху Полуденному Злу и ходил с ним сначала к бриттам, потом к датчанам, потом еще к кому-то. Но все это время ждал, что Вержина, как и обещала, даст мне знак. Про то, что она вернется, я