Корсары Тарновского. Дмитрий Павлов

пристал к ободранному борту парохода. Лебёдка, рассчитанная на подъём танков, легко подхватила и перенесла на борт сеть с имуществом путешественников. Вместе с вьюками воздушное путешествие совершил Артём, с обезьяньей ловкостью ухватившийся за сеть. С мостика радисту погрозили кулаком – на пароходе не одобряли такие фокусы. Под живот Самсона продели широкую подпругу, лебёдка подняла его и перенесла прямиком в кормовой трюм, где находилась импровизированная конюшня. В ней два десятка лошадей, привязанные к вваренным в борта кольцам совершали путешествие на Амур.

      Настала очередь Ваньки подняться на борт. Лебёдка подняла его и понесла над волнами. Бедный коняга замер от ужаса, в его глазах сквозил немой вопрос: «За что?!» От копыт жеребца до настила трюма оставалось менее метра, когда лебёдку заклинило и Ванька повис в воздухе. Вид левитирующего жеребца возмутил лошадей в трюме. С их точки зрения это было вопиющим нарушением закона природы и всех остальных законов тоже. Рождённый бегать летать не может. Даже с помощью человека. Лошади у правого борта заложили уши и разом дали Ваньке копытами в бок. Ванька отлетел к противоположному борту и тут же получил добавки от коней левого борта. На протяжении минуты он летал туда-сюда, пока Артём с судовым конюхом едва успевали уворачиваться от лошадиного футбола.

      – Вира-а-а! – завопил радист.

      К счастью, на подъём лебёдка работала. Ваньку подтянули вверх, выше зоны досягаемости копыт. Лошади продолжали беситься, но достать избитого жеребца уже не могли, и механик спокойно занялся починкой лебёдки.

      Вместе с громобойцами в каютах на жилой палубе плыли возвращающиеся из отпуска офицеры с семьями, разухабистые приказчики и немногословные деловитые купцы. Публика попроще разместилась на дощатых койках в приспособленных под жильё твиндеках, самые непритязательные, с билетами «без места», ютились на палубе, кто где придётся. Ют парохода заняла компания мрачных и вооружённых до зубов личностей в драных энцефалитках. На пароходе все вздохнули с облегчением, когда во время промежуточной стоянки они вместе со своими винтовками и рюкзаками сели в шлюпку, навсегда покинув судно.

      Слева от парохода медленно проплывали лесистые сопки и скалы, обрамлённые белой полоской прибоя, справа простиралась бирюзовая ширь Японского моря. К обеду небо затянуло тучами. Ветер засвистел в снастях, волны стали свинцово-серым. Море покрылось пенными барашками, и пароход начал тяжко раскачиваться на волне. Сухопутная публика в судовом буфете сразу поскучнела, потеряв интерес к корейским фруктовым винам и водке, которую подавали в запотевших стопках с закусками из горбуши и лососиной икры. У барной стойки остались только Артём с Машей и толстый пожилой чиновник с неубиваемой печенью. Толстяк плыл в Николаевск-на-Амуре, к месту нового назначения и, будучи совершенно нечувствительным к качке, пытался споить Артёма. Он подливал водку своему собутыльнику, в угаре пьяной откровенности рассказывая байки из жизни владивостокской администрации. К тому моменту, когда перебравший