Две жизни. Часть II. Конкордия Антарова

туалет, присланный вчера портнихой. Он показался ей слишком ярким, даже кричащим.

      Ярко-фиолетовый костюм с серебряным кружевом у ворота и такая же шляпа.

      Когда луч солнца упал на материю, глазам стало больно. Портниха предлагала совсем иное сочетание красок, уверяя, что сама Дженни так ярка, что ее красота нуждается только в элегантной рамке. Но Дженни, боясь затеряться в толпе, не уступила уговорам. Теперь она раскаивалась, но было поздно.

      Пасторша тоже отклонила совет портнихи надеть черный костюм, а пожелала платье зеленого цвета. И сколько ее ни уговаривала Дженни, она заказала себе ярко-зеленое платье и зеленую же шляпу. Каково же было отчаяние Дженни, когда мать еще надела ожерелье, подаренное ей на свадьбе Наль. Только категорическое заявление Дженни, что она сейчас же разденется и останется дома, заставило пасторшу снять бриллианты и прикрыть жирную белую шею.

      – Вы, мама, столько лет ездили на скачки и неужели не заметили, что туда ожерелья не надевают.

      Плотная фигура пасторши казалась втиснутой в облегающий зеленый футляр.

      Когда-то красивые формы давно утеряли свою прелесть, но владелица их, привыкшая слыть красивой женщиной, все еще считала себя таковой, в чем убеждали ее легкие и мимолетные победы. Теперь Дженни понимала, что обе они плохо и вульгарно одеты. Но было поздно. Друзья матери уже приехали за ними.

      Дженни с тоской посмотрела на жалкий наемный экипаж, в который были впряжены две клячи. Мысленно она представила элегантную коляску, ежедневно приезжавшую за Алисой. И она еще раз вспомнила, что Алиса и пастор в деревне, и теперь подумала об этом с облегчением.

      Экипаж тронулся; пасторше казалось, что она очаровательнее своей дочери, хотя и любила ее горячо, до обожания. Но сейчас Дженни была хмурой и совсем неинтересной. Мать с дочерью, с самого того вечера, когда ни Алиса, ни пастор не вернулись домой, больше о них не говорили. Но каждая знала, что мысль об Алисе гвоздем сидит в сердце другой. Щебеча пташкой, пасторша считала, что украшает путь на скачки, а Дженни сгорала со стыда и досады от бестолковости матери. И была рада, когда они наконец приехали. Сделав над собой усилие, Дженни постаралась улыбнуться своему кавалеру, предложившему ей руку. Она сразу же убедилась, что опасения ее были верны: несмотря на многотысячную толпу и яркость летних туалетов, их рыжие головы и кричащий цвет платьев не остались незамеченными, им вслед неслись фривольные замечания.

      С трудом отыскав свои места, Дженни и пасторша стали рассматривать публику. Кавалеры обратили их внимание на то, что места находятся почти напротив королевской ложи. Высший свет, правда, не спешил рассаживаться. Но, наконец, и ложи стали наполняться публикой. Только три еще пустовали, из них одна королевская. Но вот послышался какой-то гул, возбуждение пробежало в толпе, это прибыла королевская чета.

      Раскланявшись с публикой, устроившей овацию, король подал знак к началу скачек. Дженни и пасторша, рассмотрев королеву