Сеть для Миродержцев. Генри Лайон Олди

золотая, грудой хлама валится на землю вместе с упряжкой гнедых рысаков.

      Вот она… и мне почему-то все равно.

      Перед внутренним взором, заслонив Джайтру-калеку, загорается искрой в ночи Свастика. Миродержцы рядом, они готовы помочь, они отдают последнее, и губы мои, пухлые оладьи, выпеченные из боли пополам с мукой, беззвучно шепчут: «Хорошо… хорошо есть… и хорошо весьма!..»; руки расходятся в стороны, раскидываются изломанным крестом, падать нельзя, нельзя падать! – и гроза сползается отовсюду к поверженному Владыке.

      Гроза.

      Моя гроза.

      Мама, я больше не могу быть Индрой! – но не быть Индрой я тоже не могу, и поднимаюсь во весь рост.

      Мама… мамочка…

      Я успел. Свора клочковатых обрывков щенятами кидается под колеса, стелится под гнедую упряжку, и Джайтра плавно опускается в ложбину меж дальними холмами, поросшими кустами ююбы и арки. Где ложится на бок и замирает. Свастика Локапал звенит во мне медным гонгом, я понимаю, что за это придется платить, но любая цена сейчас не кажется чрезмерной; и где-то вдалеке, между «здесь» и «там», шелестит голос Словоблуда, отдающего приказы кому-то… Да, Наставник, я верю – помощь скоро прибудет.

      Я верю, и поэтому не стану ждать.

      Тело само подается вперед, раскинутые крестом руки ложатся на невидимую поверхность, и подо мной пружинит чудовищный нарыв, волдырь, безобразный нарост на теле Земли… Что там рассказывал Равана? Незримая упругая стена, которая не выпускала его из Преисподней? Я машинально киваю, словно Равана может меня сейчас видеть, и закусываю губу, морщась от жгучей боли. Что бы это ни было, здесь – не Преисподняя, а я – не дохлый ракшас! Суры-асуры, куда катится Вселенная?! Ведь «Нараяна» еще не запущена, да и не действует она ТАК!

      Нарыв дергается древесным слизняком, гной внутри него катится волнами, пожирая сам себя, тысячи ног, колес и копыт топчут кровавое месиво, тесто для небывалого пирога… и я вижу Матали. Вон он: ловко лавируя в рядах отступающей пехоты, мой возница пытается уйти в сторону, к холмам, к убежищу Джайтры… Значит, он там, а я – здесь; значит, ему, суте-полубогу – можно, а мне, Владыке Индре – нельзя?!

      Гнев лучше любых лекарств.

      Жаль только, что после… Я запрещаю себе думать о том, что может случиться после.

      И громовая ваджра сама ложится мне в руку.

      Взлетев над нарывом, я превращаюсь в огонь и грохот, облив проклятый купол над Курукшетрой бледно-голубыми сполохами.

      Окажись внизу Город Слона – столицу должно было разнести по камешку!

      Поверхность нарыва на миг становится видимой, молнии размазываются по ней, словно топленое масло по поверхности воды – и гаснут.

      Без цели и смысла.

      Я убеждаюсь в последнем немедленно, с размаху врезавшись плечом в упругую стену.

      Бешенство заполняет меня целиком. Если Вселенной суждено быть разрушенной, то это сделаю я, Владыка Тридцати Трех!

      Свастика Локапал, раскаленная добела Жаром всего Трехмирья, бешено крутится перед внутренним взором, превращаясь в метательный диск. Огненные