Готика. Провинциальная версия. Константин Борисович Кубанцев

изумительно цветут весной белыми и розовыми завязями, а в лето – обильно плодоносят. Абрикосы получаются размерами с черешню, но сладкие, а вишня – кислой, размером со смородину. Этот дворик располагался как бы внутри больничного комплекса, состоящего из трех разноэтажных строений: с двух сторон высились девятиэтажные блоки главного корпуса больницы, расположенные под углом девяносто градусов друг к другу, с третьей стороны – описываемое пространство ограничивалось стеной корпуса радиологического отделения, а с четвертой – задним фасадом поликлиники. Это трехэтажное здание примыкало к зданию больницы на уровне второго этажа, образуя два арочных проемы. Два пространства десять метров на шесть-семь. Два туннеля, перекрытые воротами. Ворота – не ажурная причудливая вязь, а обыкновенная металлическая решетка: крест на крест сваренные прутья толщиною в два пальца.

      Ворота, что расположены ближе к центральному подъезду больницы, распахнуты настежь.

      Заворачивая во двор, Павел по-прежнему думал не о работе, о другом…

      Восемь пятьдесят восемь.

      Глава 5. Родионов.

      Десять двадцать.

      Возвратившись в отделение с общего врачебного собрания, которое по старой врачебной привычке именовалось пятиминуткой, а реально занимало час и более, Родионов, не доходя до своего кабинета, завернул в ординаторскую – просторное, но неуютное и какое-то серое помещение, предназначенное для того, чтобы в нем работали врачи-ординаторы: думали б, размышляли б, дискутировали б, отстаивая каждый свою точку зрения, советовались бы друг с другом, и, заполнив с десяток историй болезней и выкроив свободную минутку, штудировали бы специальную литературу. Покрытые плесенью-антибиотиком стены. Шкаф в рост: траурно-черный, почти зловещий. Десяток расшатанных стульев, что вот-вот и развалятся, не выдержав однажды веса чьей-то упругой попки. В правом дальнем углу комнаты на уродливой подставке из толстых выгнутых труб, выкрашенных в резкий синий, телевизор-аквариум. Он работал. И хотя смотреть и слушать его было некому, создавал некий живой фон.

      Павел знал, здесь в это время его не побеспокоят – днем ординаторская обычно пустует.

      Он почти успокоился. И хотел побыть в одиночестве.

      Старый диван, вобравший в себя больничную пыль двух десятилетий, пропитанный потами многих ночей, едва Родионов опустился на него, скрипнул, и Павлу в этом звуке послышала издевка, будто вещь подначивала его: “Попал в историю, пропадешь”.

      “Не пропаду”, – стиснул он зубы.

      Из приоткрытой оконной фрамуги тянул холодный ветер, понемногу выветривая никотиновое облако, что сгустилось в ординаторской за ночь. Истории3, разбросанные по столам, легко шелестели истрепанными страницами, аккомпанируя его неровному дыханию.

      “Не пропаду. Ни за что! Выпутаюсь”.

      Однако, ситуация требовала тщательного анализа, доскональной оценки.

      “Рапорт затянулся. Это – удача. И хорошо, что я, не манкируя своими обязанностями, присутствовал

3

История болезни – основной документ по ведению больного. В него ежедневно заносятся данные о состоянии пациента, результаты исследований и т.д.