Смерть цвета бейсик. Александр Прост

оторвался от горшочка и внимательно на меня посмотрел:

      – Машина лучше не надо. Так что повторно спасибо.

      Телефон Ушакова начал мелодию. Он ответил на первых же аккордах, прежде слов, но не узнать было нельзя: звонком стояла Борина «Смерть цвета бейсик». Строго говоря, анаграмма (или аббревиатура, или как это там правильно называется) должна быть «бесик», по начальным буквам цветов старого флага. Боре для поэтического размера и аллюзий (или аллегорий, или как это там правильно называется) на язык противника нужен был именно бейсик. Фонетическая неточность, впрочем, никого, кроме меня, не смущала.

      – Да понял я. Буду через полчаса. Начинайте без меня, – Сергей Петрович отбил звонок.

      – Не рискуешь? – я кивнул на телефон.

      – Темный ты, Николай Андреевич, человек. Телевизор, видать, не смотришь. А там рассказали, что песня эта на самом деле протест и борьба с преступным, кровавым, коррумпированным и еще каким-то, хрен запомнишь, режимом. А вообще, мне плевать, могут сами урок ловить. Таких, кто дело наше знает, остались я, да он, да мы с тобой. Одни, сука, короли ток-шоу и звезды фейсбука.

      – Короче, Коль, я тебя знаю, ты меня знаешь. Времени ни хрена нету. Да и ты мужик занятой, приехал ко мне не о тачках с музыкой трепаться. Че ты ходишь кругами? Рассказывай. Для тебя, для Натаныча, чем смогу.

      Я рассказал.

      – Коля, Коля, – он ухмыльнулся в пшеничные с сединой усы, – кого ты слушаешь? Я ж эту суку знаю, ууух, столько люди не живут. Я его помню православным по помидоры, с тлетворным влиянием боролся, за скрепы и традиции, с пидорасами бился – аж дым стоял. Спроси при встрече про Ушакова, про мусор, про свалки во Всеволожском районе. Он помнит. Жалко, не дали мне тогда эту гниду закрыть.

      – Думаешь, брешет? По вам ничего не проходило?

      – Не наша епархия, слава богу. Сам понимаешь. По такому к соседям надо. Есть кто?

      – У меня пусто. Ну, так, серьезного никого. У Натаныча есть, наверно. Через безопасников наших можно.

      – Через безопасников? Он у вас, знаешь, тоже… – Ушаков скривился, свел вместе и потер указательные пальцы, намекая на карьерное происхождение главы нашей службы безопасности. – Слишком хорошо – тоже нехорошо. По нашим я, конечно, пробью. Но вряд ли. По-крайнему, могу и сам выйти, но мы с контрами в контрах, хуже бы не сделать. Сам-то что говорит?

      – Ох… Сергей Петрович, а твои чего говорят?

      – Ясно. Давай так. Я по нашей богадельне, вы через своих. Если пусто, решайте сами. Могу попробовать, но гарантий никаких.

      – Лады.

      По дороге к мосту я успел сделать пяток звонков, малую часть срочно необходимых. Очередь к блокпосту, тянущуюся вдоль улицы Ломоносова, мы объехали по встречной. Контрики, посмотрев на номера, подняли шлагбаум, никуда, кажется, даже не заглянув. С американцами наши номера не работали, предстояло подождать, навскидку, минут двадцать.

      Даже здесь, в круглосуточно охраняемой зоне, граффити иногда встречались на облупившихся стенах. По крайней мере, один «Зенит» и две трехцветные «ВНЖТК». Смена