Я, следователь…. Георгий Вайнер

не скомпрометируешь, – резко врубила она мне. – Но заботиться о своей репутации педагога я обязана…

      Она была сейчас похожа на дот – огромное неприступное сооружение, которым стремятся завладеть какие-то несуществующие захватчики. А может быть, она нарочно придуривалась, стараясь оттянуть время? Может быть, ей сейчас не хотелось говорить со мной?

      Но я уже стряхнул с себя оцепенение, я делал привычное мне дело – разговаривал с людьми. Дело в том, что настоящая разыскная работа – это не ползание по земле в поисках следов и не преследования, не охота, не засады. Это просто разговоры. Много разговоров. С людьми интересными и противными, искренними и лживыми, мудрецами и дураками. Горы слов просеиваются через сито моего интереса, массу сведений трясу я на грохоте своих представлений о возможном и необходимом, пока не заблестит на дне искорка правды, бесценная крупица истины.

      – Заверяю вас, Екатерина Степановна, что я человек очень строгих правил и знакомство со мной никоим образом подорвать вашей репутации женщины и педагога не может…

      – Я не в том смысле… – слегка смутилась Вихоть, получив от меня гарантии, что я не начну прямо здесь, на вечерней улице, терзать ее репутацию. – Я это так сказала, вообще…

      – Вот и я сказал так просто, вообще.

      Мы пошли потихоньку по улице рядом, но взять ее под руку я не рискнул, поскольку от такой ревнительницы своей репутации за подобную вольность можно было бы в два счета схлопотать по физиономии. Несчастные беззаветные хранительницы рубежей, на которые никто не посягает!

      – Как вы думаете, Екатерина Степановна, кто мог отправить Коростылеву эту телеграмму?

      – А почему вы именно меня об этом спрашиваете? – вскинулась Вихоть.

      – Я об этом спрашиваю всех, – мягко пояснил я. – А ваше мнение для меня особенно ценно…

      – Интересно знать – почему же мое мнение вас интересует особо?

      Я старался не смотреть на эту говорящую лошадь, только вслушивался внимательно – ее голос подрагивал, она странно реагировала на мои естественные вопросы.

      – Вы же много лет вместе работали, хорошо знали Николая Иваныча. Вы, кажется, тоже словесница?

      Она кивнула. В задумчивости она не замечала, что все время убыстряет ход: мы начали с вялого прогулочного шага, а сейчас она топала рядом со мной дробной тяжелой рысью.

      – Вы, Екатерина Степановна, завуч, на вас так или иначе замыкаются все преподаватели, ученики и их родители. Вы лучше других можете знать – к кому из них следует внимательнее присмотреться…

      – Этого я не знаю! Мне вообще неприятно думать, что подобное могло быть как-то связано с моей школой…

      – Приятно или противно – тут уж считаться не приходится. Думать надо, и для меня будут очень ценны ваши соображения…

      – А какие у меня могут быть соображения? Скорее всего, это сделал кто-то из старшеклассников. Очень трудная подрастает молодежь…

      – Да я думаю, что во все времена подрастающая молодежь была трудной для взрослых. А