Няня по принуждению. Анна Шварц

остается только перебирать ногами – меня практически не ведут, а тянут, толкают вперед, чтобы не отставала. Я смотрю только на редкую траву, которая пробивается между серыми плитками на дорожке к дому. Спроси меня, где я сейчас – ничего не смогу ответить. Страх перед будущим слишком сильный, я просто не могу сосредоточиться на мыслях. Они как рой москитов беспокойно и бесполезно кружатся в моей голове.

      Я думала, что меня запрут в сыром, мокром и темном подвале. Доля ожиданий сбывается: внизу, куда меня спускают по деревянной крутой лестнице, действительно влажно и прохладно. Меня вталкивают в самую дальнюю комнату, и за спиной с тяжелым скрипом задвигается засов.

      Через маленькое окошко наверху пробивается солнечный свет. Ярко пахнет землей и пылью. У стен – деревянные светлые стеллажи, на которых лежат овощи.

      Я тут же запускаю руку в декольте и достаю телефон. Спасибо, Сашка. Это действительно мое спасение… черт!

      – Не-ет, – вырывается у меня, когда я пытаюсь разблокировать экран, – Санька, дурында, могла бы пароль сказать!

      Я начинаю глупо, тихо смеяться – в моей руке бесполезный кусок железа. Казалось бы, свобода так близко, но, как всегда, в мою жизнь врывается это глупое, неожиданное “НО”. Да и сеть тут не ловит. Боже, ну я и влипла.

      Окно достаточно высоко, но, если достать ящики с овощами и поставить их друг на друга… я задумчиво смотрю на столп солнечных лучей, прорезающих темную комнатку. Предположим, я открою окно, а потом куда? А если меня заметят?

      Нет, не могу же я продолжать сидеть и покорно ждать отца Амира.

      Я подхожу к двери и прислушиваюсь. Где-то вдалеке разговаривают люди. Быстро отбегаю, хватаю деревянный ящик с картошкой и двигаю его к противоположной стене. Мышцы на руках напрягаются и рана отзывается резкой болью. Я охаю, отдергиваю руку и смотрю, как начинают снова кровить швы – выступают маленькие алые капельки. Господи, какая глупость, Рита, сожми зубы и двигай дальше. Никто тут не собирается жалеть тебя и дуть на ранку.

      Второй ящик приходится освободить от овощей, чтобы поднять и поставить его на первый. Темная картошка рассыпается по всему полу. Мне почему-то кажется более страшной мысль о том, что если сейчас зайдет отец Амира, то он заметит, что я натворила с запасами его еды, и разъярится именно из-за этого, а не из-за попытки побега. Не знаю, почему.

      Когда я, построив башню из ящиков, задираю ногу, чтобы залезть на них, то замечаю, как по руке стекают уже тоненькие струйки крови. Неустойчивая конструкция шатается с каждым моим шагом.

      Одна из ног соскальзывает, и я едва не падаю вниз. Царапаю об ящики живот и успеваю схватиться за стеллаж, громко выдохнув. Сердце едва не выпрыгивает из груди.

      Лишь бы не рухнуть с грохотом…я стискиваю зубы, чтобы терпеть боль, которая волнами расходится по руке, и, в два рывка взобравшись на самый верх, где стоят закатанные банки с чем-то темным, замираю.

      Окно абсолютно глухое. Без ручек, без петель. Было ли это неожиданностью? Да нет. Я уже готова к чему угодно. Даже к тому, что стоит только мне сейчас взять одну