Угрюм-река. Книга 2. Вячеслав Шишков

у нас на Урале был.

      Она взвизгивает от смеха и норовит обнять необъятную талию дьякона. Тот не сопротивляется, вздыхает:

      «Охо-хо», – и говорит:

      – Греховодница ты, девка.

      – Ты любишь жену?

      – Известное дело. А как иначе?

      – Злой, злой, злой!.. Нехороший ты… – Она стучит кулачком по его тугому колену, кулачок покрывается сажей, а сердце мрет.

      – Караул! Пропал я… – вскочил дьякон и крепко ударился головой в потолок. Как черный снег полетели хлопья копоти. – Берендей! Спектакль! Снегурочка!.. Ой, погибла моя башка!

      Дева от задорного разжигающего смеха вся распласталась на ковре.

      – Ферапонт!.. Нет, вы прекрасны… Ха-ха-ха! А я нарочно… Я знала… Иди сюда, сядь. Там и без тебя сыграют.

      …Берендея пришлось играть басу церковного хора Чистякову. Он пьяница, но знал ноты хорошо. В накладном седоволосом парике и бородище, увенчанный короной, в белой мантии, он сидел на троне, держал в руках выписки клавира и в диалоге со Снегурочкой помаленьку подвирал. Но хороший аккомпанемент рояля и великолепная Снегурочка спасали дело.

      В передних рядах была, во главе с Протасовым, вся знать. Прохор сидел за кулисами, пил коньяк, любезничал с девчонками, отпускал словечки по адресу доморощенных артисток. Рабочие с наслаждением не отрывали от сцены возбужденных глаз. Правда, кой-кто подремывал, кой-кто храпел, а пьяный, затесавшийся в задние ряды золотоискатель Ванька Серенький даже закричал:

      – Жулики!.. Нет, вы лучше плату нам прибавьте!

      Но его быстро выволокли на свежий воздух.

      Купава – Нина внимательно шарила взглядом по рядам, вплоть до галерки, – ее подруги не было.

      – А где же Кэтти?

      Кэтти утешала неутешно скорбящего дьякона. Оплошавший Феропонт лежал рядом с нею вниз животом, закрыв ладонями лицо. Голова великана упиралась в угол, а пятки в каменку. Плечи его вздрагивали. Кэтти показалось, что он плачет.

      – Рыцарь мой!.. Дон Жуан… Д’Артаньян… Ахилла! – тормошила она ниц поверженного дьякона. – Не плачь… Что с тобой?..

      – Оставь, оставь, живот у меня схватило. Режет, аки ножами булатными.

      – Ах, бедненький!.. Атосик мой… Портосик мой…

      Дева хохочет, дева тянет из фляжки крепкую, на спирту, наливку.

      – Пей!.. Рыцарь мой…

      Дьякон, выпростав из-под скамейки голову, пьет наливку, крякает, пьет водку. Свечи догорают, кругом колдовские бродят тени. Слабый звук бубенцов, колокольчик трижды взбрякал – должно быть, лихой тройке наскучило стоять. А в мыслях полуобнаженной девы эти звуки как сладостный соблазн. Вот славные рыцари будто бы проносятся вольной кавалькадой; латы их звенят, бряцают шпаги…

      И там, зеленою тайгою, тоже мчится черный всадник… Ближе, ближе. Кони храпят и пляшут, храпит дьякон Ферапонт.

      А витязь на крылатом скакуне вдруг – стоп! – припал на одно колено и почтительно преподносит ей букет из белых роз. «Миледи, миледи, – шепчет он и целует