Повести о русской жизни. Вячеслав Борисович Репин

будто бы знал ее в лицо, но вдруг не помнил, где и когда ее видел. Явно не на службе у себя.

      – А это отец Михаил… Батюшка, – представил паренек гостя.

      – Батюшки! – обомлела та, простовато прижав ладони к груди.

      Гость поклонился, извинился:

      – Я на секунду.

      – Да вы заходите, пожалуйста…

      Батюшки уронил взгляд на свои валенки с калошами и согласился. И пока, присев на стульчик, он снимал валенки, для него искали тапочки. От тапочек гость отказался, остался в одних шерстяных носках, один из которых на пятке оказался дырявым.

      Дарья Дмитриевна провела гостя в просторную комнату – подобие гостиной, современную аккуратно обставленную, с двумя диванами, которые по необходимости можно было, видимо, и раскладывать, превращая в кровати. Хозяйка усадила гостя в полукруглое кресло, тоже на вид современное и уютное.

      – Предупредил бы! – упрекнула она племянника.

      – Да мы шли и вот случайно… – Парень улыбался с такой искренностью, что гость на миг опешил и даже опустил глаза.

      – Ужин у нас…

      – Нет-нет, не беспокойтесь, – остановил батюшка. – Меня дома ждут. Дочь без меня тоже не сядет за стол… Мы вдвоем живем.

      – Я слышала, – кивнула хозяйка.

      Гость взглянул на нее вопросительно.

      – Чаю тогда?

      – Что ж, чашку чаю с удовольствием, – вздохнул батюшка.

      И уже через пару минут стол в комнате был заставлен чайной посудой. Всеволод, знавший привычки настоятеля по трапезной, принес на тарелке сушки, две банки с вареньем. Тетя упрекнула его, что варенье он принес прямо в банках.

      О варенье и говорили. О. Михаил задумчиво кивал. К своему неудовольствию, поглядывая на домашнее смородиновое варенье в блюдце перед собой, уже по цвету казавшееся вкусным, сваренным по всем правилам, он думал о своем, о монашестве, о том, почему сам он никогда не смог бы принять постриг, и в результате, раскаиваясь в своих мыслях, он выглядел всё более рассеянным и со всем только соглашался:

      – Да-да, вот именно, – кивал он.

      Паренек понимающе улыбался.

      Твердость и прямота, несмотря на показную мягкотелость, – именно это в пареньке и бросалось в глаза с самого начала. О. Михаил ясно осознал это в данную минуту, как и то, что задумался об этом сейчас впервые. Та самая прямота, не на словах, а на деле, прямолинейность в намерениях, которую он вроде бы хорошо понимал, возможно даже знал по себе самому, но как бы задним числом, минуя годы, которая редко встречается в людях. Но возможно, он просто разучился это распознавать. Неиспользуемые навыки притупляются.

      Словно в подтверждение всех домыслов, Всеволод молчал, с благодарной улыбкой поглядывая на гостя. О чем можно говорить после исповеди? Ах да, исповедь ведь даже не состоялась. Но батюшка чувствовал это и даже с некоторым чувством благодарности; упрека в этом чувстве не было никакого. Сам он после принятия исповеди обычно молчал весь вечер – от ощущения какой-то внутренней израсходованности, и слов,