Сумеречный сказ. Кайса Локин

Одна лишь Лада слезами умывалась да возвращения сына боялась. Корила она себя, плакала все дни и ночи напролет, даже к озеру сходила однажды: пала на колени, берег целовала и прощения просила. Однако молчала земля – расправой страшила.

      Игорь воротился чуть позже обещанного срока: в пути задержался, бумаг кипу подписывал, да ярмарка долго продолжалась. По прибытии домой хотел молодец сразу с милой лебедушкой своей свидеться. Неспокойно было, душа его точно беду чуяла. В пути еще сердце тревожно кольнуло, но быстрее добраться никак не мог.

      Покуда сын котомки разбирал да наскоро кашу вкушал, маялась Лада, страх грудь обжигал, и сдалась она наконец. Рассказала на одном дыхании, что с Ярославой приключилось. Как громом пораженный, Игорь замер и долго верить словам матери не хотел. Все отрицал, не желал правде внимать, но заплаканные очи Лады токмо лишь в истине слов убеждали.

      – Виновата я, глупая, – шептала старуха, к ладони сына лбом прижимаясь. – Не уберегла, не смогла – струсила я… – и зашлась рыданиями горькими.

      Вскочил Игорь, на мать лишь на миг взглянул и бросился к озеру. Ведь знал он, прочувствовал беду, все сплетни да наговоры злой рок предвещали, да только не поверил молодец сердцу своему и с любимой не остался. Припал Игорь к берегу, камышами поросшему, и зарыдал горючими слезами.

      – Прости меня, родненькая, прости меня, ненаглядная, – шептал он, челом об землю ударяясь. – Не уберег я тебя, ясная, не спас от погибели жуткой. Нет мне прощенья, услада моя. Нет мне покоя на свете этом и том, покуда ты в воде этой томишься! Забери и меня, слышишь? Без тебя нет мне бытия.

      В горе своем не заметил Игорь, как вода заходила кругами, как выплыла Ярослава и щекой холодной прильнула к любимому. Замер молодец и уставился на деву ни живую, ни мертвую. Поверить не мог счастью своему: то ли морок, то ли взаправду – сомнения в клочья душу разрывали.

      – Здравствуй, месяц мой ясный, – прошептала Ярослава, выбираясь на берег и рядом с Игорем становясь. – Не горюй, свет очей моих, не рыдай. Я подле тебя.

      Застыла Ярослава и встретилась с ним взглядом: мутными ее голубые очи теперь стали. Лицо ее серым сделалось, синие линии ланиты и выю испещрили, в волосах ракушки мелкие застряли. Цветы из венка неопрятно торчали, грязная, тиной покрытая рубаха стан худой едва скрывала, а с края ее водица капала, под ноги босые лужицей стекая.

      – Что же сделали они с тобой? – прижался Игорь к телу хрупкому. – Не защитил я тебя, невесту милую, не спас от иродов.

      – Нет в том вины твоей, сокол мой ясный, – подняла она его на ноги и, хладной рукой поглаживая, прошептала: – Не знал ты коварных мыслей соседей наших, не мог предвидеть, как поступят со мной завистники подлые. Отпусти и живи дальше, суженый мой.

      – Как же так, Ярослава? – крепко сжал он ее плечи и в очи белесые заглянул. – Не смогу я жить подле тех, кто извел тебя, кто погубил нареченную мою.

      Мягко вырвалась дева из объятий да прислонилась к иве, что ветвями тонкими гладь тревожила.