Рассказы. Данияр Сугралинов

это расстреливать надо!

      – Мгм? – удивился Бурьянов. – Вы мне это, значить, прекратите, Завалыгина! Скажите лучше, кого вы подозреваете?

      Ильинична смутилась. В исчезновении колхозного имущества она подозревала самого Бурьянова, но сказать об этом стеснялась, не чувствовала поддержки товарищей.

      – Вы мне это прекратите, – повторил Бурьянов, удовлетворенный молчанием Ильиничны. – Повторяю вопрос, есть ли у кого-либо предположения по факту исчезновения ведер эмалированных…

      – Сергеич, да погоди ты со своим списком!

      Зычный голос из угла зала заставил всех оглянуться.

      Колхозного кузнеца Валентина Зуверова побаивались – слыл он добрейшим человеком, будучи тверезым, но разгонял бревном полколхоза – баб в поле, мужиков – в лес, – будучи выпимши. Грань между двумя состояниями визуально не определялась, а значит, риск получить пудовым кузнецовым кулаком в рыло был всегда.

      – Мужики! Бабоньки! Сергеич! Вы меня давно знаете, я человек добрый! – почему-то плаксиво начал речь Зуверов.

      – Ой, добрый! – взвыли бабы. Мужики тактично пожали плечами – а чего ж нет, но на всякий случай прикидывали, в какое окно сигать, если вдруг что.

      – Человек я добрый… – продолжил Зуверов. – Но спать не могу ужо который день, все мучаюсь! А мучаюсь я, товарищи, по вине ирода этого!

      Зуверов злобно ткнул пальцем в деревенского художника Сашку Детишкина.

      Колхозники ахнули – художник считался безобидным. Сам Детишкин побледнел.

      – Нарисовал ирод этот в кузнице моей на стене бабу бесстыжую! – заголосил речитативом кузнец. – Я-то всего-то просил его облик товарища Ленина изобразить, чтобы всегда, работая, ощущать теплый взгляд нашего дорогого Владимира Ильича! Оставил я его, значить, малевать в кузнице, а сам на обед. Вечером возвращаюсь – а там баба! Бесстыжая! Грудь наружу, а ниже… А н-ни… ж-же… – Зуверов стал заикаться, он повторял слово «ниже», постепенно затихая, а взгляд его застыл. По подбородку скатилась слюна. Зуверов замертво рухнул.

      – Мужики, у Вальки-то в кузнице баба голая на стене! – завопил плюгавый тракторист Васька.

      Раздался грохот сдвигаемых стульев – все встали. Мужики, обтекая тело кузнеца, ломанулись на выход – смотреть бабу. За ними, матерясь и кляня нерадивых мужиков, побежали смотреть «срам» колхозницы.

      В зале остался только коммунист Бурьянов и художник Детишкин.

      – Слых, Сашко! – сказал Бурьянов.

      – Да, дядя Сережа?

      – А мне можешь бабу такую нарисовать, а? В коровнике?

      – Сколько заплатите, товарищ Бурьянов? – неожиданно жестко спросил Детишкин.

      – Слых, ты эта… Помалкивай. Заплачу, не переживай. Ведро тебе дам. И гуся.

      Необычайные приключения и переживания Виталика, рассказанные им в период депрессии

      В город приезжает цирк.

      Все улицы в афишах: «Впервые! Выступает Медведь-Телепат!».

      Вся арена забита до отказа. Все свистят, кричат: «Медведя