Наши годы советские. Дмитрий Иванов

никакие неудобства не могли помешать следить за событиями на экране, симпатичными героями, слушать красивую музыку и песни.

      А какие мы смотрели фильмы!

      «Александр Пархоменко», «Новые похождения Швейка», «Иван Никулин – русский матрос», «Георгий Саакадзе» и уже упомянутый «Малахов курган». А как можно забыть фильм «Семеро смелых», с песней:

      «Лейся песня, на просторе,

      Не скучай, не плач жена,

      Штурмовать далеко море

      Посылает нас страна,

      Буря, ветер, ураганы,

      Ты не страшен, океан,

      Молодые капитаны

      Поведут наш караван…»

      Интересно, что после песни и самого фильма я решил поменять свою будущую профессию шофера (Горхоновские мечты) на профессию летчика или моряка. Но, поскольку будущим летчиком объявлял себя брат Андрей, пришлось мне «определиться» и заявить, что я обязательно стану моряком. Если б знать насколько мы оба в будущем были близки к своим детским желаниям – обещаниями.

      Ну, а кино: еще запомнилась песня из фильма «Александр Пархоменко»:

      «Ты ждешь Лизавета от друга привета,

      Ты не спишь до рассвета,

      Все грустишь обо мне.

      Одержим победу, к тебе я приеду

      На горячем боевом коне…»

      Вот из «Швейка» помнится только: «Сосиски с капустой я очень люблю…»

      Под самый Новый год в Новосибирске устраивалось особенное зрелище: центральная площадь города перед театром Оперы и балета становилась огромной сценой. На ней устанавливали высоченную елку, украшенную яркими флажками и невообразимыми игрушками. А вокруг, устраивались огромные ледяные фигуры – большие и прозрачные, переливающиеся различными оттенками цвета, сказочные герои. На них приходилось смотреть снизу-вверх, задирая голову, и стараясь держать рот закрытым.

      Такова была моя жизнь, и мне уже почти 5 лет.

      Могу представить себе того «мужичка-здоровячка» в плотно натянутой на голову шапке с завязанными под подбородком «ушами», с поднятым воротником пальто, снаружи которого опять-таки туго, завязан шарф (все это не позволяло голову повернуть), да еще на руках варежки, на ногах валенки. Так мама снаряжала меня на улицу.

      А приходил я домой с раскрасневшейся физиономией и в совершенно расхристанном виде. Шапка-ушанка сидела на самой макушке, ее подмерзшие шнурки-завязки развязанные висели ледышками и при движении больно стегали по лицу; пальто было распахнуто и без пуговиц; на голой шее болтался мокрый шарф; штаны наполовину спущены; одна мокрая варежка на руке, другая, заледеневшая, болтается на резинке из рукава; и даже валенки промерзли насквозь. Мне было мокро и холодно.

      Хорошо, если я был без синяков на физиономии после вполне возможных уличных стычек-драк: сцена – «Пойдем, стыкнемся!» была обыденным явлением в моей мальчишеской жизни, а ввиду своей «упертости», я не мог отказать своим нередким «визави».

      Мама к моему виду относилась с пониманием, без долгих слов раздевала, заворачивала в одеяло