Дивлюсь я на небо… Роман. Галина Альбертовна Долгая

заранее соломки подстелить, чтоб не убиться, когда упадешь. Я вот как рассуждаю: Анютка наша замужем, ее не тронут, думаю. Женька тоже сам со своей семьей. Вроде, как в стороне. Может, пронесет, избежит лиха. А ты о своей семье наперед думать должен! Ты ж у них на крючке, сынку, в самое гнездо осиное попал!..

      Аня стояла в дверях не шевелясь. Страх холодными змеями заполз в грудь, обвил сердце. В висках застучала кровь, мешая сосредоточиться. Ей и в голову не могло прийти, что ее Саша – честный гражданин, военный, танкист, получивший направление на спецкурсы ОГПУ3, как один из лучших рабочих завода, может быть «на крючке» у органов! И за что? За то, что его отец поляк!

      В глубине дома всплакнул Сашенька. Аня очнулась и, повинуясь материнскому инстинкту, побежала к сыну.

      – Ладно, батя, айда в дом.

      Свет в окне погас. Они стояли в темноте под звездным небом. На неспокойной поверхности реки мелькали блики от далеких огней. Отец взял сына за руку.

      – Погодь, Санько. Вот еще что. Если меня возьмут, тебе от допроса не уйти, – Михаил вздохнул так, словно его грудь придавил тяжелый камень.

      С тех пор, как на заводе разоблачили преступную группу, поставляющую в Германию сведения о строящихся судах, он жил неспокойно. Группа та была организована еще до Первой Мировой. Руководил агентурной сетью некто Верман, а с завода к нему примкнули инженера Шеффер, Линке, Феоктистов. Михаил не раз видел Шеффера, даже беседовали как-то. Нормальный мужик, грамотный, трудно было представить, что он – вредитель. После того, как группу взяли, на заводе пошли повальные аресты. Огпушники забирали всех, кто вызывал малейшие подозрения. На верфях Николаева строили не рыбацкие корабли – военные! Потому и поляк был на виду, да еще и такой, что за словом в карман не полезет: правду-матку – в лоб!

      – Ты с ними не спорь, меня не выгораживай! – наказал сыну. – Ни к чему это. И мне не поможешь, и себя загубишь. Так что, если что прикажут подписать – не робей и не ерепенься – подписывай! Это я тебе, как отец, говорю!

      Темный силуэт отца будто съежился, ощетинившись растрепанной ветром пышной шевелюрой и широкой бородой, как у сказочного старца. Саша резко обнял, прижался к нему, как в детстве, когда обида какая грызла, а словами не сказать. Только тогда он в живот ему лицом закапывался, пряча слезы, а сейчас склонился к плечу, сжав зубы, проглатывая комок, что застрял в горле. В смятении чувств было и желание защитить, заслонить собой родного человека, и самому спрятаться от надвигающейся бури, сметающей на своем пути каждого, кто попадал в ее завихрения.

      – Прорвемся, сынку, не сумневайся, прорвемся! – успокаивал отец, похлопывая его большой узловатой ладонью по спине. – Мы с тобой вон как живем, дружно, прорвемся… – Михаил смолк, промокая слезу крепко сжатым кулаком.

      Саша взял себя в руки. Отстранился от отца. В доме тихо спали Анна с сыном – его оплот, его крепость, которую он будет охранять всю свою жизнь, стараясь сделать жизнь близких красивой и безоблачной, насколько сможет.

      – Батя,

3

В начале тридцатых годов рабочих привлекали к службе в ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление при СНК СССР) в качестве должностных лиц в исправительно-трудовых лагерях и поселениях. В 1930 году вышло Постановление ЦК ВКП (б) о направлении на учебу с последующим зачислением на службу в органы госбезопасности 1000 передовых рабочих-производственников. В 1930—33 годах была создана центральная школа на основании разработанной системы подготовки командных, политических и технических кадров. Обучение проводилось от 3-х месяцев до 2-х лет.