Хроника царствования Карла IX. Проспер Мериме

двадцать или там через десять лет после того, как пропали наши дети… Фон Фалькенштейн разграбил наш город через шестьдесят лет после того, как пропали наши дети».

      – Но вот что любопытно, – снова заговорила Мила, – в это же время далеко от Гамельна, в Трансильвании, появились какие-то дети: они хорошо говорили по-немецки, только не могли объяснить, откуда они пришли. Все они женились на местных уроженках и научили родному языку своих детей – вот почему в Трансильвании до сих пор говорят по-немецки.

      – Так это и есть те гамельнские дети, которых перенес туда черт? – улыбаясь, спросил Мержи.

      – Клянусь богом, что все это правда! – воскликнул капитан. – Я бывал в Трансильвании и хорошо знаю, что там говорят по-немецки, а кругом только и слышишь какую-то чертову тарабарщину.

      Объяснение капитана отличалось не меньшей достоверностью, нежели все прочие.

      – Желаете, погадаю? – обратилась Мила к Мержи.

      – Сделайте одолжение, – ответил тот и, обняв левой рукой цыганку за талию, протянул ей правую.

      Мила молча разглядывала ее минут пять и время от времени задумчиво покачивала головой.

      – Ну так как же, прелестное дитя: женщина, которую я люблю, будет моей любовницей?

      Мила щелкнула его по ладони.

      – И счастье, и несчастье, – заговорила она. – От синих глаз всякое бывает: и дурное, и хорошее. Хуже всего, что ты свою кровь прольешь.

      Капитан и юнкер, видимо, одинаково пораженные зловещим концом предсказания, не проронили ни звука.

      Трактирщик, стоя в отдалении, истово крестился.

      – Я поверю, что ты настоящая колдунья, только если ты угадаешь, что я сейчас сделаю, – молвил Мержи.

      – Поцелуешь меня, – шепнула Мила.

      – Да она и впрямь колдунья! – воскликнул Мержи и поцеловал ее.

      Затем он продолжал вполголоса беседовать с хорошенькой гадалкой – видно было, что их взаимная склонность растет с каждым мгновением.

      Трудхен взяла что-то вроде мандолины, у которой почти все струны были целы, и начала наигрывать немецкий марш. Потом, заметив, что ее обступили конники, спела на своем родном языке солдатскую песню, рейтары во все горло подхватывали припев. Глядя на нее, и капитан затянул так, что стекла зазвенели, старую гугенотскую песню, напев которой был не менее дик, чем ее содержание:

      Принц Конде убит,

      Вечным сном он спит.

      Но врагам на страх

      Адмирал – в боях.

      С ним Ларошфуко

      Гонит далеко,

      Гонит вон папошек

      Всех до одного.

      Рейтаров разобрал хмель, каждый пел теперь свое. Пол был усыпан осколками и объедками. Стены кухни дрожали от ругани, хохота и вакхических песен. Вскоре, однако ж, сон при поддержке паров орлеанских вин одолел большинство участников вакханалии. Солдаты разлеглись на лавках; юнкер поставил у дверей двух часовых и, шатаясь, побрел к своей кровати; сохранивший чувство равновесия капитан, не давая