Севастополь в огне. Корабль и крест. Юрий Суходольский

Ньюкомбу.

      Лодка пластунов подходила к берегу. На камне уже сидел Чиж в мокрой одежде со стилетом Ньюкомба за поясом. На шее у него висел кошель с бумагами.

      Теперь пластуны гребли медленно. На корме, держа Якова на руках и опустив голову, сидел Биля. Лодка заскребла о дно. Али и Кравченко перешагнули через борт и втащили ее на берег.

      С Яковом на руках Биля шел по берегу, тяжело проваливаясь в гальку пляжа. Он сделал еще несколько шагов, рухнул на колени и опустил труп сына.

      Пластуны молча стояли рядом с ним.

      Али заметил за поясом у Чижа стилет. Он вдруг выхватил его, швырнул далеко в море и прорычал:

      – Это кинжал шайтана! Он проклят!

      Часть вторая

      Рыбный мешок

1

      Севастополь, Крым

      Слегка хромая, Биля подходил ко двору, занятому полковником Кухаренко. Под папахой белела свежая полотняная повязка, на такой же тряпице висела его левая рука.

      С лавки, стоявшей у ворот, поднялся и вытянулся Петр, вестовой Кухаренко.

      – Его высокоблагородие у себя? – спросил его Биля.

      – Так точно! На голубятню пошли. Депешу принимают.

      Есаул прошел через двор.

      Раздался лихой свист, и голубиная стая винтом взмыла в небо. Кухаренко стоял на лесенке, запрокинув голову. Он снова по-разбойничьи, раскатисто свистнул, подгоняя голубей.

      Биля подошел к нему, вытянулся по стойке смирно.

      – Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

      Полковник сбежал с лестницы и крепко обнял есаула.

      – Григорий! Цел! Что?

      Биля достал из-за пазухи пачку писем. Кухаренко почти выхватил ее из его рук и стал одно за одним просматривать, бросая ненужные прямо на землю, себе под ноги. Вдруг он впился глазами в одну из этих бумаг, и лицо его осветилось.

      Полковник поднял голову, еще раз пронзительно свистнул и проговорил:

      – Значит, к нам! Евпатория! Гриша! Большое вы дело сделали! Проси чего хочешь! Кресты, это уж как Бог свят! Ну, пойдем, я оденусь, и до Хрулева отправимся!

      – Яков Герасимович, дозвольте мне домой отлучиться. Сына надо похоронить.

      – Яша?! Крестник мой? Как?

      – Убили моего Яшу. Саблей изрубили.

      Кухаренко перекрестился.

      – Поезжай, Гриша.

      – Я один виноват, взял молодика. Без наказа он сунулся в самое пекло. А меня прижали. Не поспел я.

      – Не терзай ты себя. Такова доля казачья.

      – Один он у нас был. Не знаю, как матери скажу.

      – Остальные как?

      – Поранены.

      – Пароход?

      – При нас не утоп. Машину мы взорвали. Есть ли ход, не знаю.

      – Лекаря прислать к вам?

      – Мне лекарь не нужен. Да там пустое – кожу поздергивало. Одну пульку только и вынул, и ту из себя.

      – Когда думаешь ехать?

      – Сейчас. Погода жаркая.

      – С Богом! Вернешься, сразу ко мне. Набросай мне только зараз, где вы с «Таифом» переведались. Нахименке дам знать. Может, накроет их.

      Пластуны лежали по койкам, и только один Али