Королевская магия. Марина Эльденберт

мама всплеснула руками. – Да, конечно. Пойдемте.

      Поскольку я все еще пребывала не в себе, мне оставалось смотреть, как мама и подмигнувший мне Зигвальд скрываются на второй половине дома. Если так можно выразиться. Домик на самом деле был миниатюрный: две спальни, мамина и моя, небольшая ванная комната с умывальником и поливочной схемой, которая все время ломалась, из-за чего шла то очень холодная, то очень горячая вода. И место, где, собственно, осталась я – кухня и по совместительству гостиная-столовая.

      Для привыкшего к совершенно другим интерьерам и масштабам Зигвальда, наверное, это было примерно то же самое, как если бы я зашла в дощатую сувенирную лавочку, которыми пестрели улицы Гриза, и в которой помимо сувениров и владельца не мог поместиться никто, и осталась там жить.

      Пресветлый! Что я наделала?!

      На этой безумной мысли меня и застала мама.

      – Алисия! А где твои вещи? – Она выглядела взволнованной, но улыбалась.

      – Я их забыла.

      Вот, даже не солгала.

      – Забыла?! Как же так?

      – Очень торопилась на поезд.

      – Ох, узнаю свою девочку. Вечно все теряет. Вечно витает в облаках. Но… его светлость?! Алисия, как вы познакомились?

      – Прошу прощения, – к нам вышел Зигвальд, чем снова меня спас. – Алисия, должно быть, сильно устала с дороги. Ты хочешь есть, огонек мой?

      «Огонек» меня просто добил.

      – Прошу прощения, – это сказала уже я и убежала в спальню.

      В мамину, потому что мою занимал Зигвальд, а оказавшись в маминой комнате, поняла, что совершенно не знаю, что мне делать. Я думала приехать, закрыться у себя, прорыдаться и начать все заново – в Гризе, в цветочной лавке, с новой пьесой, но у меня осталась только мамина комната, в которой рыдать не рекомендуется – сразу начнутся вопросы.

      Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое.

      Чтобы я могла как следует подумать о Райнхарте, чтобы потом больше о нем не думать. Совсем. А получилось…

      Я подошла к приоткрытому окну. Оттуда тянуло свежестью и теплом, характерным даже для ранней весны. Сколько себя помню, я привыкла просыпаться от этой волшебной свежести, от громкого пения птиц – в Гризе поющих птиц было много и в городе, от ощущения солнечного нового дня. Мне казалось, стоило мне вернуться – и все вернется, но вот я вернулась – и все по-другому.

      Как так может быть?

      И почему до сих пор так больно?

      Прислонившись лбом к стеклу закрытой рамы, как делала в детстве, я смотрела на бегущую вдоль поля дорожку. Мамина спальня выходила сразу на две стороны. С одной – на виднеющийся вдалеке лес и деревья, наклонившиеся к нашему дому так, что тень была даже когда ярко светило солнце, с другой – на дорогу. В моей комнате окна тоже выходили на дорогу, и, когда я уезжала или когда возвращалась, я смотрела на них из повозки и думала об уюте. О том, что это мой дом.

      Когда мой дом перестал быть моим домом? И почему?

      В дверь тихонечко постучали.

      – Да?

      Я обернулась на скрип. Мама вошла и осторожно прикрыла ее.

      – Солнышко,