Кусака. Роберт Маккаммон

пропадать зря.

      – Я учту, миссис Престон.

      Селеста знала, что разговор напрасный. Ни Таня, ни ее муж не пьют. Впрочем, может, оно и лучше: у кого-то в этом доме должна оставаться ясная голова, хотя бы для того, чтобы держать на расстоянии стервятников в человеческом обличье. Глаза Селесты встретились с Таниными.

      – А знаешь, тридцать четыре года ты зовешь меня или «миссис Престон», или «сеньора». Неужели ни разу не хотелось назвать меня Селестой?

      Таня смущенно покачала головой:

      – Неоднократно, сеньора.

      Селеста засмеялась; это был искренний смех женщины, хлебнувшей нелегкой жизни и когда-то гордившейся грязью, остававшейся под ногтями после родео. Она понимала, что победа и проигрыш – две стороны одной медали.

      – Ну и фрукт же ты, Таня! Я знаю, что ты всегда не слишком меня любила, ну да ничего. – Улыбка Селесты растаяла. – Мне по душе, что вы здесь в эти последние месяцы, хотя и не обязаны оставаться.

      – Мистер Престон всегда очень хорошо к нам относился. Долг платежом красен.

      – Вы свой долг давно вернули. – Миссис Престон прищурилась. – Скажи-ка мне, только не ври: первая миссис Престон лучше сумела бы расхлебать эту чертову кашу?

      Лицо горничной осталось бесстрастным.

      – Нет, – произнесла она наконец. – Первая миссис Престон была женщина красивая и изящная… но вашей смелостью не обладала.

      Селеста хмыкнула:

      – Да, зато с головой все было в порядке. Потому-то сорок лет назад она и удрала из этой чертовой дыры!

      Таня резко свернула на более спокойную почву:

      – Что-нибудь еще, сеньора?

      – Не-а. Но очень скоро должен появиться шериф, так что будьте начеку.

      Таня, держась очень прямо и чопорно, покинула комнату и простучала каблуками по дубовому полу длинного коридора.

      Селеста прислушалась. Как пусто и гулко в доме без мебели! Конечно, что-то еще осталось – например, кровать, туалетный столик и обеденный стол внизу, – но немного. Она прошла вглубь комнаты, достала из затейливо украшенной серебряной шкатулки тонкую черную сигару. Хрустальная французская зажигалка ушла с аукциона, поэтому Селеста прикурила от спички из коробка с рекламой клуба «Колючая проволока». Вернулась на балкон, выдохнула едкий дым и подставила лицо безжалостному солнцу.

      Опять пе́кло. Впрочем, бывало и хуже. Ничего, однажды неразбериха с юристами, властями штата и налоговой инспекцией закончится, неприятности рассеются, как облако под сильным ветром, и она заживет по-новому.

      – По-своему, – проговорила она вслух, и морщины вокруг рта стали резче.

      Селеста задумалась о том, как далеко ушла от деревянной лачуги в Галвестоне.

      Теперь она стояла на балконе тридцатишестикомнатной асьенды в испанском стиле, на ста акрах земли – пусть даже в доме не осталось мебели, а угодья были каменистой пустыней. В гараже – канареечно-желтый «кадиллак», последняя из шести машин. На стенах залов, там, где раньше висели полотна Миро, Рокуэлла и Дали, зияли пустоты. Картины ушли с аукциона