Наследники Скорби. Алёна Харитонова

от сторожевиков оброчные деньги, наузник отправился домой. В сенях его ждал завернувшийся от вечерней прохлады в меховое одеяло Яська.

      – Господин, а ты в который день уезжаешь?

      – Хочешь сказать загостился? – усмехнулся мужчина.

      – Что ты, что ты! – испуганно замахал руками паренек и покраснел, собираясь с духом. – Я… это…

      Он замялся, а потом выпалил на одном дыхании:

      – Вызнать хотел, что за хлебы ты предивные пек. У батюшки твоего спрашивал, он говорит, не знает.

      Обережник улыбнулся:

      – Нет в том никакой тайны. Душу вложишь – все получится, – сказал и почувствовал, как в горле отчего-то пересохло и запершило.

      Вдруг с опозданием Тамир понял, что ничего от того времени не осталось. Кроме памяти. Да и та уже поблекла, выцвела. Будто не с ним все было. Не его мечты, не его надежды… Оттого, должно быть, и следующие слова произнес он мягко, без прежней отрывистой сухости:

      – Ты главное, Яська, помни о том, что хлебы твои – это чья-то радость. Вот испортишь замес – радости кого-то лишишь. Ну сам подумай: не поднимется опара – сделаешь калач, а он выйдет сухарь сухарем. Купит его, скажем, парень, захочет девку побаловать, а она об этот калач зуб сломает.

      Мальчишка прыснул, а Тамир вдруг, сам не зная зачем, потрепал его по вихрастой макушке.

      – Ты дело свое делай так, чтобы тебя за него словом добрым вспоминали.

      Яська осмелел, почувствовав отеческое касание ладони на затылке, и спросил:

      – А пойдем завтра утром попробуем?

      Колдун посмотрел на него с горькой улыбкой, которая как-то сразу омолодила и будто бы раскрасила его жесткое лицо:

      – Дурень ты. Кто ж этот хлеб купит?

      Паренек непонимающе хлопал глазами. Его еще детский умишко не охватывал всего того, что мигом разумеют взрослые.

      Тамир пояснил:

      – Забыл, как вчера полдня блевал, когда я тебе мяса своим ножом отрезал? Колдунов, Ясень, все сторонятся. Мертвечину мы за руку водим. И нет той воды, которой я отмоюсь.

      И воспитанник Строка понял. Оттого ли понял, что назвал его наузник взрослым именем, оттого ли, что голос у говорившего был каким-то особенным, а может, просто объяснил он ему хорошо. Понял, что такого, как стоящий рядом мужчина, к покойникам зовут, а не к печи. Боятся люди колдунов. Боятся до одури. Как сам он, Яська, боится…

      Тамир уехал на следующее утро. Обнял отца, оставил на столе тяжелый кошель с деньгами: «Чтоб горшки в печи пустыми не стояли», – и был таков. Строк тихонько плакал, глядя вслед сыну. Куда и зачем он едет, какая нужда его гонит в дорогу, старик не спрашивал. Сердцем понимал: все чужое тут сыну – и город, и дом, да и сам он. А потому отец молил Хранителей послать его единственному ребенку мира на том нелегком пути, который суждено тому было пройти в одиночестве и ночной мгле.

      Когда из-за деревьев показались заостренные бревна тына, Ихтор подумал – мерещится. Однако незнакомая заимка никуда не делась