Перемена погоды. Алёшка Емельянов

форма точёной фигуры,

      как лёд, что растаял под солнцем златым.

      Колышется стойкость в пути до микстуры.

      Внутри беспокойство, больные лады.

      Скопления слизи и жижи, мокроты

      среди потребления чая, воды.

      Беснуется кашель до спазмов и рвоты,

      до хрипа, невроза, дурной глухоты.

      Дурное удушье среди воспаленья.

      И текст завещанья в больной голове.

      Усталость от хвори, озноба, горенья.

      Ах, как бы дожить до утра в темноте…

      Несчастные плодят несчастных, и вновь

      Ущербные дети ужаснейших взрослых -

      дурные личинки в несчастном миру -

      бытуют совместно иль брошенно, косно

      в бескнижьи и бедности, мате, жиру.

      Детишки кричат так за утренней дверью,

      что мать закрывает, в рассвет уходя.

      Они, как квартирные, малые звери,

      каким предстоит вот такое года…

      И так до заката сидят возле входа,

      как зайцы в капкане, что слёзно ревут,

      зовя бессознательно плачем с икотой

      бездушную иль одинокую суть.

      Рождённые в браке, по воле бутылок,

      по дури, согласью, молчанью дельцов.

      Живущие в грусти и с битым затылком

      от рук их мамаш и подпитых отцов.

      Они – это новая поросль граждан,

      что бита, изранена в тюрьмах семей,

      в себя занырнувшая с горем, без жажды,

      где сотни крючков и грузил, и теней.

      Беснуются рядом с безумным родившим,

      слегка понимая, что что-то не так…

      Пример им – беспутцы с умом забродившим.

      И глум разрастается в истинный рак.

      Под взорами мам и папаш, одиночья

      иль ленного отчима, что будто яд.

      Их души – пустоты и трещины, клочья.

      Они ж повзрослеют и всем отомстят…

      Шлюший пир

      Гнусное зрелище до отвращенья,

      будто бы пир тут пираний иль мух!

      В зале творится процесс насыщенья

      жадных, вовек ненасытнейших шлюх.

      Глотки толкают напитки и пищу.

      Сумки утроб всё вбирают в себя.

      Словно толпа из голодных и нищих

      кинулась к яствам, зубами скрипя.

      Жрут и глотают меню и резервы.

      Будто бы крысы в помойке большой

      или шакалы над тушею жертвы,

      жор проявляют в таверне кривой.

      Мнут и вкушают хлеба и рыбёшек,

      ржут и поют уже наперебой,

      полнятся смесями, жирною ношей.

      Это застолье оплатят собой…

      Жуткое место, где скопище роков,

      сотни солдат, моряков, торгашей.

      Дверь закрывая, стоя у порога,

      дух вывожу прочь отсюда взашей…

      Автобусные мысли

      Вокруг созиданье густой суеты,

      сгоревший бензин, вылетающий дымом.

      Тут