Сбитые кулаки. Денис Александрович Игумнов

истории рассказывает; если захочешь, попросишь его, он любую тайну тебе откроет.

      – А ночью? Какой он ночью?

      – После заката он меняется, становится злым. Главное до темна отсюда свалить, иначе он захочет оставить тебя у себя в гостях навсегда… Ведь ему одному здесь так одиноко.

      – Уже вечер. Смотри, солнце садится. – Показывает пальцем на изменившейся за пыльным окном мир Рома. Улица там приобретала мягкие краски, окутываясь золотой дымкой, натягивая на себя тени, предупреждая и приглашая всех детей вернуться домой. – Я хочу домой.

      – А-а, испугался?

      – Ничего я не испугался. Просто нас мама ждёт. Она ругаться будет, если мы с братом опоздаем.

      – Трусохвост! Девчонка. Не ссы, здесь нет никого, – подначивая малыша, воскликнул, притворно нахмурившейся, Гриша.

      – Не, я домой.

      Рома открыл рот чтобы ответить, но не успел, его прервал призывный крик его брата, раздавшейся из соседней комнаты.

      – Ребята! Эй, идите скорее сюда!

      В то время, когда Гриша и Рома осматривали колонку с кошачьими эмбрионами и спорили о природе услышанного ими шёпота, Кирилл зашёл в соседнюю комнату и нашёл там голубой стеклянный шарик и кучу битой посуды в придачу. Взяв себе шарик и оставив осколки, он перешёл в следующую комнату. Кроме массивного письменного стола и пучков разветвляющихся по стенам труб, там больше ничего такого интересного не было. Зайдя сюда, Кирилл почувствовал себя дурно. Ноги подогнулись, рот заполнила горечь, а предметы стали приближаться и удаляться, приобретая особую чёткость, которая шелестела шёпотом. Он хотел убежать, но, по какой-то причине, продолжал идти вперёд к столу.

      Остановился Кирюха лишь тогда, когда из-за стола ему навстречу вышло жуткое существо. Ростом с него, – ну, может быть, всего на пару сантиметров выше, – но в два раза шире в плечах – потусторонний штангист с четырьмя руками. Дополнительные укороченные трёхпалые конечности росли спереди прямо из паха и сзади прямо из копчика. Первое, что бросалось в глаза – был его рот – зигзаг короны выступающих вперёд серых, как и вся поверхность кожи, губ, и над ними, на месте носа, кожистый провал, заполненный набившейся туда грязью. Глазницы съели большую часть покатого лба и отсвечивали зеркальной пустотой. Глаза, как таковые, отсутствовали, оставшиеся от них глубокие воронки покрывало нечто вроде тонкого слоя металлизированной фольги. В пространстве между зеркальными стенками блестели-плясали завораживающими оранжевыми отблесками кривые отражения несуществующих в комнате вещей и тварей. Они двигались, дрожали, расплывались, исчезали и появлялись вновь. Крутилось бесконечное кино небывалой потусторонней жизни с вкраплением кадров из недавнего прошлого института.

      Кирилл замер. Очарованный спиралями оранжевых образов, он впал в состояние сна наяву. Существо двинулось навстречу. Треугольные лепестки его губ разошлись, раскрылись, как у цветка, и застыли в горизонтальном положении, обнажив прозрачные изумрудные зубы белой акулы.