Горькие и сладкие цветы судьбы. Ольга Панина-Смольская

их, Георгий, которого все называли просто Георг, был начинающим, но уже заявившим о себе художником, а второй, Михаил – прозаиком и драматургом.

      Михаил на ходу пытался ответить на вопрос друга, почему он пишет такие несовременные вещи, которые, с точки зрения художника, можно было назвать «антиквариатом в прозе». Прозаик с жаром объяснял Георгу, что, на его взгляд, все устали от житейской суеты, неурядиц, погони за призрачным счастьем – и хотят красоты и чего-то возвышенного.

      Пока Михаил доказывал другу свою правоту, последний мысленно улетел в другие сферы, и глаза его уже привычно нащупывали подходящую натуру для очередной картины. Молодые люди проходили мимо сада, утопающего в августовских цветах, от которых веяло какой-то тревожной, обжигающей прохладой, и художник, утомившись от спора с прозаиком, стал заглядываться на эти цветы, на всё это многоцветное великолепие. Он почувствовал, что в груди у него что-то защемило, затрепетало, – захотелось тишины и одиночества, чтобы полностью погрузиться в желанное состояние творческого экстаза.

      Художник и сам не знал, зачем затеял спор с другом, что за муха его укусила. И зачем надо было заявлять Михаилу, что не стоит писать столь возвышенным слогом на такие далёкие от современной жизни темы? Да пусть себе пишет, если чувствует такую необходимость.

      – Ведь ты же ищешь красоту и пытаешься перенести её на свои холсты? – настойчиво спрашивал Георга Михаил.

      – Да, но изображение на полотне и проза – совершенно разные вещи, – упрямо не соглашался художник.

      – Разве? А я уверен, что это – суть одно, только формы выражения разные, – горячился Михаил.

      – И где ты видел такую любовь, какую описываешь? Её нет в современном мире! Это чувства средневековых рыцарей к дамам своего сердца. А кто сейчас так любит и так верен? – Георг усмехнулся, прищурив карие глаза. Его густые тёмные волосы «ёжиком» стали ещё ершистее (по отцу в нём текла греческая кровь, и он очень этим гордился).

      Молодые люди остановились у ограды сада, вдоль которой шли.

      – Бессмысленный спор, я больше не хочу ничего доказывать – это пустое! – отрезал Михаил, сердито запыхтев и сверкнув сине-зелёными глазами. Его худощавая фигура будто ещё больше вытянулась и, казалось, выражала возмущение и несогласие, а светло-русые волосы рассыпались на два ряда и он их беспокойно поправлял.

      – Ну что ты так горячишься? У каждого своя позиция, – примирительно сказал Георг, заглядывая другу в глаза. – Да ты прямо кипишь!

      Но успокоить Михаила было не так-то просто. Художник знал, что у друга вспыльчивый характер, тем более, сейчас была затронута самая его чувствительная струна.

      – Ну что, мир? – доброжелательно, но твёрдо спросил Георг у Михаила. – Я знаю, ты достойный мастер своего дела – и пиши себе о том, что тебя волнует. А прения и критика только подхлёстывают художника.

      Эти слова и умиротворяющая сила Георга подействовали на Михаила благотворно, он сдался, выдохнул и улыбнулся. В этот момент они вдруг увидели в саду, за пышными цветами, женщину, которую ранее в пылу спора не замечали. Она собирала хризантемы, в руках у неё был целый букет. Женщина подносила цветы к лицу, вдыхала их аромат и при этом задумчиво улыбалась. Тут она подняла голову и от неожиданности замерла, с удивлением взирая на молодых людей, точно лунатик, которого внезапно разбудили. Юноши растерялись, но лишь на секунду, затем сразу же нашлись, раскланялись и стали уверять хозяйку, что у них и в мыслях не было кого-либо потревожить – они остановились у ограды случайно, увлекшись спором об искусстве и литературе.

      – Мы из Москвы, а здесь сняли дом на месяц, – пояснил Георг. – Я – художник, а мой друг – прозаик.

      – Вот оно что, – улыбнулась женщина, выслушав их сбивчивые объяснения. – Раз уж случай нас свёл, давайте знакомиться: меня зовут Ада. Если у вас есть желание, можете войти и посмотреть мой сад.

      Юноши назвали свои имена и поблагодарили хозяйку за приглашение.

      – Проходите, – сказала она. – Я сейчас открою калитку.

      – Да это просто рай какой-то! – восхитился Георг, шагая с Михаилом по дорожке вдоль ряда цветов. Он залюбовался пышными хризантемами, похожими на светских красавиц на балу, гордыми гладиолусами и георгинами, что горели как яркие флаги, прикоснулся ладонью к бархатистым головкам пёстрых астр и погладил холодные, будто неземные, лепестки роз.

      Михаил отметил про себя, что на длинном шёлковом халате Ады играет рисунок из таких же ярких цветов, как и в её саду. Ада, которая шла впереди юношей, обернулась и сказала:

      – Вот какие цветы мне удалось вырастить! Разве я не молодец?

      Молодые люди переглянулись, и лёгкие улыбки заиграли на их лицах – непосредственность хозяйки их развеселила.

      – Конечно, у меня есть помощница, спасибо ей. Иногда приходила её дочка и тоже работала с нами. В саду всегда много дел. Для меня этот труд – сродни смыслу жизни, как бы претенциозно это не звучало, – пояснила Ада. – А о чём вы спорили? Расскажите.

      Юноши