Пока идут старинные часы. Наталия Беззубенко

картину маслом: мы с Авдеевым выглядим озабоченной парочкой в поисках уединения. Я откинулась на диване и томно прикрыла глаза, слушая его самовлюбленные россказни. Он склонился надо мной, облокотившись на спинку, и пылко признается в чувствах к собственной персоне. И еще этот диван удовольствий. Может, не знал Тканев про диван? Вспоминается его ехидная улыбка. Нет, знал, еще как знал! Призрачная паутина разрывается, я вскакиваю.

      Авдеев презрительно улыбается и машет рукой в сторону испарившегося Тканева:

      – Типичный пример неудачника. В тридцать с лишним и все писать кандидатскую. А тема! Фольклор, сказочки! Это несерьезно, я так скажу. Несерьезно! Вот я еще в аспирантуре… А вы знаете, Милочка, тему моей кандидатской?..

      И тут я сбегаю. Без извинений и объяснений вылетаю из комнаты. Оказывается, иногда очень легко забыть о правилах приличия. «Это не то, совсем не то», – хочется кричать Тканеву вслед, но в коридоре уже никого нет.

      Глава 7

      Внутри бурлит. И дело не в просроченной ветчине на завтрак. Что он там себе насочинял? Как он мог подумать, что я и этот напыщенный индюк с манией величия, что между нами… что мы… Жгучее разочарование в его взгляде – вот что обиднее всего. Для него теперь я – одна из сотни Анжел, искательница острых развлечений и перспективных мужчин.

      Я плетусь по каменистой тропинке под окнами усадьбы, плутаю между клумбами со столепестковыми розами (любимый сорт Александры Уваровой), наматываю круги почета вокруг необъятного старого дуба, посаженного писателем в годовщину деревянной свадьбы. Только бы подольше не возвращаться в кабинет, только бы не видеть его желчной усмешки, только бы не попасть под цитатные атаки.

      Из веранды, увитой плющом, меня зовут.

      – Мила, чай будете? Липовый с медом.

      Поднимаюсь по просевшим деревянным ступеням. Меня слегка знобит, немеют шея и губы. Сейчас я рада любому обществу и любому чаю, главное, подальше от сказочника. Елена Лерх придвигает ко мне фарфоровую чашку с блюдцем (как чувствует, что сервиз может осиротеть на чайную пару из-за моих отбивающих чечетку пальцев):

      – Давай на ты? Чего как пришибленная? Случилось что?

      Качаю головой, самой бы понять, что меня беспокоит. Не первый раз надо мной насмешничают. И не последний. На веранде мы с Лерх чаевничаем, как и гости графа сто лет назад. Сделать поправку на нашу одежду из сетевого магазина и электрический чайник, и все как в уваровские времена: белые деревянные лавочки с резными спинками, длинный стол, тень от разросшегося по сетчатой перголе плюща, раскидистый дуб и лужайка с сортовыми розами.

      Липовый чай успокаивает горло, мой голос уже не дребезжит, как разбитая телега на ухабинах. И лишь легкая судорога на губах выдает незначительное волнение:

      – В д-дневниках места п-подвытерты. Намеренно. Аннотации п-полные не составить.

      – А может, и не стоит все наизнанку выворачивать?

      – Хочешь