Зои. Дьявольское отродье. Степанида Воск

доводы воспринимала в штыки. Тем более потому что они мне совершенно не нравились.

      – Ни за что. Только через мой труп, – топнула ногой и уставилась на папеньку.

      – Ты дождешься, что так и произойдет, – у отца от злости сузились глаза.

      Это плохой знак.

      Для меня.

      Однако кто обращает внимание на подобное в пылу спора?

      – Неужели убьешь единственную дочь ради выгодного брака?– я закусила удила и не следила за языком.– Как тех двух несговорчивых торговцев. Напомни, чем ты их порешил?– я сделала вид, что задумалась. – Вспомнила. Кинжалом.

      Ох, и зря я это сказала. Зря. Ведь молчала столько лет, ни единым словом не обмолвилась.

      Не выдержала, проболталась в порыве злости.

      В тот день я случайно оказалась в папочкином кабинете – зашла взять забытый с вечера журнал.

      Я обожала сидеть в отцовском кресле под торшерам и читать, читать, читать. Сколько он меня не гонял, сколько не ругался, не бушевал, уговаривая, что это не то место, где я могу находиться.

      Все без толку. Как только у меня получалось проникнуть в святая святых Клеймаса Хлатовала, я оказывалась там.

      И ничто мне не мешало. Отец и замки менял, и охранку ставил, а мне все трын-трава. Я хотела быть там и я там была.

      Как-то предок чуть не сорвался и не одарил пощечиной. Однако мне удалось вовремя увернуться. Случись подобное, то от меня осталось бы одно мокрое место. Батюшка имел крепкое телосложение, усиленно занимался с тренером. Да так успешно, что мог ребром ладони пополам расколоть толстенную балку.

      Родитель сразу осознал, что могло случиться. А после долго раскаивался, даже перестал ругаться на мое увлечение. Однажды отец заставил перенести и торшер, и кресло ко мне в комнату. Меня подобное не устроило. В итоге я отказалась от еды на целых три дня. До тех пор пока вещи не вернулись на свои места.

      Скорее всего, в кабинете, где стояло злополучное кресло, сходились какие-то энергетические потоки. В которых мне было комфортно и удобно. В них я отдыхала и наслаждалась любимым занятием.

      Мы с отцом договорились.

      Я не входила в кабинет днем. За это мне позволялось глубоким вечером оккупировать святая святых. Там засиживалась до глубокой ночи. Бывало, что под утро отец относил меня на руках в спальню.

      В злополучный день я как обычно читала в кабинете. А после пошла спать. У себя в комнате спохватилась, что забыла журнал. Пришлось возвращаться.

      Чего-чего отец не любил, так это беспорядка. За любую небрежность мог устроить взбучку. Он всегда говорил, что все должно лежать на своих местах. Что после себя нельзя оставлять улики, в чем бы они не заключались. Когда я была маленькая, то не могла понять подобного стремления к порядку. Став взрослее, для меня открылась истина его слов. Чтобы не попасться – надо быть аккуратным.

      Я юркнула в кабинет, пока никто не видел. И уже добралась до журнала, когда услышала голоса в коридоре. Среди них рокотал отцовский бас.

      Куда деваться? Что делать?

      Если меня застукают тут в неположенное время, то накажут. А этого, ой, как не хотелось бы. Голоса приближались, и я не придумала ничего умнее, чем спрятаться в нишу возле окна, завесив ее портьерой.

      – Прошу. Входите, – открылась дверь. В кабинете раздалась тяжелая поступь отца. А за ней чужие шаги. Я выглянула в щель и увидела, что в помещение кроме отца зашли двое мужчин с невыразительной внешностью. Под маской страха, лежащей на лицах, трудно разглядеть реальные черты лица.– Вот тут договор о взаимном сотрудничестве. Подпишите и можете быть свободны.

      Отец настаивал, давя на присутствующих своей харизмой.

      – Нам надо ознакомиться, – тихим дрожащим голосом произнес один из мужчин.

      – Читайте. Только быстро. Время – деньги, – я знала, что отец властный мужчина, но таким категоричным видела впервые. Может быть потому что никогда ранее он не был бешенстве. Да и я не присутствовала при ведении им дел.

      – Мы не можем это подписать.

      А это время очень тихо в кабинет зашел помощник отца – Прицион Дрейм. Молчаливый великан, всегда серьезный и невозмутимый.

      – Почему?

      – Вы ставите нас на колени, – один из мужчин мотнул головой, ослабляя галстук. Ему не хватало воздуха.

      – Вы давно на них стоите, забывая кому обязаны всем, – я слышала, что отец зол, очень зол. И было бы большой глупостью с моей стороны показаться в этот момент ему на глаза.

      – Нет. Мы не подпишем, – произнес гость.

      – Это ваше обоюдное решение?– вкрадчиво поинтересовался отец.

      От его голоса даже у меня по спине побежали мурашки.

      – Да, – произнес второй.

      – Ну и хорошо. Вы сами себе подписали смертный приговор. Еще никто не осмеливался переходить дорогу Клеймасу Хлатовалу. А кто осмелился того уж нет в живых.

      У мужчины, что повыше, в глазах проскочило понимание.

      Страх витал