Срок для адвоката. Михаил Кербель

симпатичным хулиганом Вовкой Дороховым, а после школы училась в Харькове, постигая тонкости математической лингвистики.

      Но сейчас, встретившись взглядом («у беды глаза зелёные – не простят, не пощадят…»), Марк вдруг с разбегу нырнул в её зеленый омут и не вынырнул. «Засада!»

      Час общих разговоров. Пора уходить. Попрощались с Анной Михайловной и вышли в морозную снежную ночь.

      «Предложить проводить её домой?..» – А сам уже мысленно бросает голову на плаху. В ожидании удара.

      Она обожгла его удивлённым взглядом, но возражать не стала.

      Он шёл рядом с девушкой и лепестками роз рассыпал перед нею строчки своих стихов, устилая ими всю только что очищенную от снега дорогу. И так до самого дома.

      А проводив, прибежал обратно к Вите. Совершенно влюблённый. С ног – до сердца, от сердца – до головы.

      И завертелось. Она – в Харькове. Он – в Дубнах. Пять дней он разгружает вагоны на железной дороге, чтобы быстрее заработать на поездку в общем вагоне поезда в Харьков. Ночует на лавочках вокзала. Ждёт, когда Оля закончит занятия и выкроит пару часов погулять с ним. Зимой. В мороз.

      Потом ей надо бежать на съёмную квартиру, готовить уроки. А Марк снова – на вокзал, на свою лавочку. Там тепло и можно сочинять стихи. Через пару дней возвращается домой.

      Однажды часа в три ночи он разбудил Витю звонком в дверь. Увидев его сумасшедшие глаза, тот улыбнулся: «Любовь?!»

      Родители спали. Пошли на кухню. Показывает полученную в двенадцать часов ночи телеграмму от Оли. Два слова: «Люблю. Очень».

      – Витёк, прикинь, она одна… в полночь… в мороз… бежала, чтобы отправить мне телеграмму?!

      Достаёт тетрадку с написанной за прошедшие три часа поэмой, в которой каждый куплет заканчивался её словами «Люблю. Очень». И конечно же, назавтра он уже был в Харькове и читал, и дарил ей эту поэму.

      Пробежала зима.

      Весной перед экзаменами времени у Оли стало меньше и свидания стали реже. Но письма-голуби с прозой и стихами по-прежнему порхали туда и обратно без перерыва.

      «Мёртвый дом»

      …Закончилась ночь, а с ней и воспоминания. Наутро Марку вручили тощий измочаленный матрас, подушку и одеяло с дырками в нескольких местах.

      Алюминиевые миска, кружка и ложка. Ни простыни, ни наволочки.

      Он плёлся за контролёром по длинному коридору с огромными железными дверями, грубо выкрашенными кроваво-красной масляной краской, и такими же огромными засовами на каждой из них. Наконец старшина остановился и с лязгом открыл очередную дверь.

      Как долго потом будет преследовать Марка этот металлический лязг – сигнал опасности, сигнал беды. Лязг – «По чью душу?» – заставляющий вздрагивать каждого арестанта.

      Марк вошёл в большую мрачную камеру человек на пятьдесят, заполненную под завязку. Лишь пара нар пустовала.

      Серые неоштукатуренные стены, грубо забрызганные раствором снизу доверху (под «шубу») для того, чтобы писать на них было невозможно. И такой же серый грязный бетонный пол.

      Несколько тонких чёрных матрасов лежат на замызганном полу в правом