.

такой простодушной дурочкой. Внушу ему, что всю жизнь любила его, а в ту ночь была просто расстроена и напугана. О, эти мужчины – они такие самовлюбленные, чему угодно поверят, если им это льстит… Ну, а я, пока его не заарканю, конечно же, и виду не подам, в каких мы стесненных обстоятельствах. Нет, он не должен этого знать! Если он хотя бы заподозрит, какие мы бедные, то сразу поймет, что мне нужны его деньги, а не он сам. Но и общем-то, откуда ему узнать, – ведь даже тетя Питти не знает, до чего все плохо. А когда я женю его на себе, он вынужден будит нам помочь. Не допустит же он, чтоб семья его жены погибала от голода».

      Его жены. Миссис Ретт Батлер. Что-то возмутилось в ней, шевельнулось, нарушив было холодный ход размышлений, и – улеглось. Ей припомнился короткий медовый месяц с Чарльзом, гадливость и стыд, его руки, неумело шарившие по ее телу, его непонятный экстаз, а потом – извольте: Уэйд Хэмптон.

      «Не стану сейчас об этом думать. Волноваться будем после свадьбы…» После свадьбы. Память тотчас откликнулась. И по спине Скарлетт пробежал холодок. Ей снова вспомнилась та ночь на крыльце у тети Питти, вспомнилось, как она спросила Ретта, следует ли ей понимать, что он делает ей предложение, вспомнилось, как он гадко рассмеялся и сказал: «Моя дорогая, я не из тех, кто женится».

      А что, если он до сих пор не из тех, кто женится? А что, если, несмотря на все ее чары и ухищрения, он не захочет на ней жениться? А что, если – боже, какая страшная мысль – что, если он и думать забыл о ней и увлечен сейчас другой женщиной?

      «Никогда еще ни одна женщина не была мне так желанна…» Скарлетт с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в ладони.

      «Если он забыл меня, я заставлю его вспомнить. Я сделаю так, что он снова будет желать меня».

      А если он все же не захочет на ней жениться, но она по-прежнему будет желанна ему, что ж, можно и на это пойти – лишь бы добыть денег. Ведь предлагал же он ей стать его любовницей.

      В сером полумраке гостиной она быстро, решительно вступила в борьбу с тенями, властвовавшими над ней: тенью Эллин, заповедями своей веры и любовью к Эшли. Скарлетт сознавала, что самый ход ее мыслей показался бы омерзительным Эллин, даже там, где она теперь пребывает – в этом далеком и теплом раю. Сознавала Скарлетт и то, что прелюбодеяние – это смертный грех. Сознавала, что, любя Эшли, предает не только свое тело, но и любовь.

      Но все эти соображения отступали перед безжалостной холодностью разума и безысходностью ее отчаяния. Эллин мертва, и, возможно, смерть заставляет смотреть на все по-иному. Религия запрещает прелюбодеяние под угрозой вечных мук в аду, но если церковь полагает, что она, Скарлетт, не испробует все на свете, чтобы спасти Тару и спасти своих близких от голода, – что ж, пусть это и волнует церковь. А ее, Скарлетт, не волнует ничего. По крайней мере – сейчас. Эшли же… Эшли она не нужна. Нет, нужна. Воспоминание о его горячих губах подсказывало ей, что это так. Но он никогда с ней не уедет. Как странно, убеги она с Эшли, это не казалось бы ей грехом, а вот с Реттом…

      В