Пробуждённая луной. Юлия Адриан

Семь, магическое число. Оно дает защиту от проклятий, даже таких могущественных, как у Ледяной ведьмы.

      – Кто она такая? – спрашивает Корд, указывая на меня.

      Охотник молчит. Он откладывает оружие и садится на один из семи золотых стульев. Семеро постоянных жителей, гости – допускаются. Но горе им, если они останутся на слишком долгое время – одной только мысли о постоянном присутствии достаточно, чтобы разрушить защиту. Это закон магии. Я написала его сама. Я была его создателем.

      Я создала его однажды, когда пребывала в хорошем настроении.

      Охотник на ведьм – он не знает, кто я такая. Он не знает, кем я была, и тем не менее – спасает меня.

      Семь пар глаз внимательно смотрят на меня. Я нахожу защиту у тех, кого когда-то пыталась защитить от себя. Так много домов, так много семей, отчаянно пытающихся соблюдать закон Семи.

      Столько жертв.

      С каких это пор я испытываю угрызения совести?

      Я плотнее заворачиваю в плащ свое одеревеневшее тело и, окутанная запахом охотника, отпускаю мысли о прошлом. Мне, быть может, и кажется, что это было только вчера. Но все осталось далеко, очень далеко позади. Пандоры, которую я знаю, больше не существует.

      Огонь в печи поет свою трескучую песню. Я протягиваю свою одеревеневшую руку, пытаюсь ухватить тепло. Но не чувствую ничего, кроме боли. Она распространяется. Она неудержимо растет.

      – Суп? – спрашивает мужчина. Он приветливо улыбается мне ртом позолоченных зубов. – Меня зовут Питер, я повар. Мой суп из кореньев – лучший в этом лесу. Я приправляю его порошком золотой стружки. Только никому не рассказывай! – хихикает он, сверкая зубами.

      – Нет, – шепчу я, едва в силах пошевелиться.

      – Тебе уже становится теплее? – нерешительно спрашивает Питер.

      Я вяло качаю головой. Черные звезды пляшут перед моими глазами. Очертания повара расплываются в кашеобразную массу. Странно. Так ощущается смерть? Настоящая смерть?

      – Дай-ка гляну, – слышу я голос Питера и чувствую, как он хватает мою руку.

      И кричит:

      – Она ледяная!

      Я моргаю, пытаясь справиться с нарастающей тьмой. Моя рука. Я поднимаю руку. Льдисто-голубые линии прокладывают себе путь через кожу, оставляя ледяной след и превращая мою плоть в прохладный гладкий лед. Это напоминает мне снежные зимы, сверкающие сосульки, свисающие с крыши. Смех матери, когда она растирает мои синие ступни.

      – Больно, – шепчу я, не знаю, мучает ли меня это воспоминание или лед.

      – Больно? – восклицает Питер, глядя на меня. – Больно?!

      Мама?

      – Дай-ка! – требует Корд, отодвигая повара в сторону. И застывает при виде стеклянной кожи. – Клянусь песнями гор! Если мы не вытащим лед из ее тела, она погибнет!

      – Чудо, что она вообще выжила по дороге сюда, – ворчит второй.

      – Мне все это не нравится, – слышу я крик Питера.

      – Она даже глазом не моргнула, – говорит один из них. – А должна кричать и корчиться от боли, – соглашается следующий.

      Я