Избранные произведения. Том 2. Абдурахман Абсалямов

ты обидел Матвея Яковлича, га? Или зазнался уж очень? Не по рангу, может, считаешь признавать таких маленьких людей, как он, га? Чего молчишь? Слов не найдёшь? А я, дурак, ждал, что ты, как ступишь на казанскую землю, прежде всего к нему наведаешься…

      Муртазин не стал оправдываться, не стал говорить: дескать, устроимся, тогда позовём обоих в гости. Или: хоть убей, отец, – не узнал… Не сказал он и о том, как ругал себя за промашку, что дал себе обещание зайти к старикам, да в сутолоке заводских дел забыл об этом.

      – Вот что, отец, – сказал он, явно недовольный разговором, – у меня нет желания ни ругаться, ни отчитываться перед тобой, ни выслушивать твои назидания. Давай-ка лучше чайку попьём. Много мне пришлось перевидать людей за свою жизнь. На одном лишь Уральском заводе под моим началом работало свыше пяти тысяч человек… И хороших людей немало там было. Но если бы я стал всех их хранить в сундуке своей памяти…

      Сулейман-абзы собирался было ответить спокойно: «Что поделаешь, твоя обязанность такая. Директор всюду один, а рабочих под его началом сотни и тысячи. Трудно, а знать всё же надобно». Но последняя фраза взорвала его.

      – В сундуке?! – перебил он, и в его голосе прозвенело негодование. – Га! – гортанно выкрикнул он и замотался по зале, то закладывая в возмущении руки назад, за спину, то вытягивая их перед собой. – Ты, зять Хасан-джан, начал уже в сундук людей складывать, га?.. Нет, не советую!.. Самого туда сунут.

      Муртазин расхохотался. Это было так неожиданно, – Сулеймана точно холодной водой окатили. Дико поведя своими чёрными глазами, он растерянно замер на середине залы.

      Муртазин всё ещё смеялся, чувствуя в то же время, что не следовало бы делать этого.

      – Ты, отец, не стращай меня огородным пугалом! Я не из таковских… Не полезу от шороха листьев под куст.

      Сулейман-абзы, тяжело дыша, продолжал стоять посередине залы, слегка отстранив дочь, которая прибежала на шум и, бледная, дрожащая, кидалась от отца к мужу, умоляя не ссориться.

      – Давеча сундук, а сейчас пугало?.. Га!.. – Сулейман шагнул к зятю, который сидел теперь с закрытыми глазами. – Не прячь глаза, зять, смотри прямо! Я тебя не пугаю… Но запомни: не позволим тебе обижать старую гвардию. Матвея Яковлича весь завод уважает. А тебе это уважение у коллектива надо ещё заслужить. Это к рубашке дают воротник. Иногда даже не один, а два… А народное уважение не даётся бесплатным приложением к директорскому званию. Если хочешь услышать правду, зять, – тебе ещё далеко до таких, как Матвей Яковлич.

      – Говори, отец, да не заговаривайся, – бросил Хасан, не открывая глаз.

      – Нет, я не заговариваюсь. А если что и лишнее сказал, так вы оба – Ильшат и ты – зовёте меня отцом. Значит, если переборщу, вредно не будет, на пользу пойдёт… Оттого что ты не отдал должного уважения Матвею Яковличу, он-то ничего не потерял перед народом, а вот ты уже потерял. И потеряешь ещё больше, если не хватишься! Вот! Всё!.. Больше мне не о чем говорить. Прощайте!

      И Сулейман быстрым шагом направился в переднюю. Хасан