Капли звёздного света. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 2. Павел Амнуэль

понимал, что с ним происходит. Когда его привели на очередной допрос и посадили на табурет, привинченный к полу возле двери, Генрих увидел на столе у следователя стакан воды. Пить хотелось неимоверно. Он встал, хотя это было строжайше запрещено, и медленно пошел к столу, что было следователем тут же интерпретировано, как попытка физического насилия.

      – Куда! – закричал он. – Сесть!

      Генрих продолжал идти, подобно сомнамбуле, с безумным взглядом. Его привлекал стакан, а вовсе не отвратная морда следователя. Но в комнату уже вбежали охранники, заключенного скрутили…

      Неделю он провел в сыром карцере, но выспался. А следователя ему действительно заменили. И ночные допросы прекратились. Видимо, новый следователь не любил спать днем.

      * * *

      Начальство Бутырки изощрялось, выдумывая самые экстравагантные способы, чтобы «сломать» заключенных. Однажды под окна камеры во внутреннем дворе тюрьмы подогнали компрессор, и с тех пор почти весь день – с утра до вечера – эта машина грохотала так, что в двух шагах невозможно было расслышать собеседника. Шум утомляет, постоянный грохот может довести человека до исступления. Затычки для ушей заключенным не полагались, а самоделки из бумаги помогали мало. Опять возникла изобретательская задача: как обратить вредный фактор в фактор полезный? Решение было найдено: когда включали компрессор и разговаривать становилось невозможно, Генрих и его сокамерник начинали горланить все антисоветские песни, какие знали. Горланили в полный голос, не опасаясь, что их услышит вертухай, наверняка ходивший с затычками в ушах.

      Генрих с Заседским не только пели известные песни, но пытались сочинять свои. И все бы хорошо, но однажды у компрессора среди дня то ли испортился двигатель, то ли кончилось горючее. Грохот неожиданно прекратился, а Генрих, который ничего вокруг не слышал, кроме самого себя, продолжал во весь голос горланить всякую антисоветчину. И лишь когда в камеру ворвалась охрана, до него дошло, что настала тишина…

      И опять был карцер, на этот раз – за дело…

      * * *

      Показания, написанные следователем, Генрих так и не подписал, но это, в общем, никого не беспокоило. Несколько недель спустя следствие завершилось, и Альтшуллера вызвали на судебное заседание.

      – Я думал, – рассказывал Генрих, – точнее, надеялся, что это будет хотя бы видимость судебного заседания: обвинитель, судья, заседатели… Без защитника, но защищать я собирался себя сам. Понимал, что получу срок – ну, сколько мне могли дать? Пять лет, семь?.. Все оказалось проще и стремительней: в маленькой комнате сидели за столом три человека в форме, меня ввели, один из них встал и огласил приговор: двадцать пять лет лагерей. Я сначала не понял и переспросил: сколько, пять? Мне все еще мерещилась эта цифра. «Двадцать пять», – повторил человек во френче. И тогда я потерял сознание…

      * * *

      Альтшуллера