Дарован день. Ольга Михайловна Левонович

улица сияла,

      Слепила стёклами машин,

      Зевак витрина зазывала…

      А на обочине один

      Стоял немолодой мужчина,

      В себя, как в омут, погружен.

      Уйти в себя была причина.

      Архивный зал покинул он.

      Он вспоминал – вручили папку.

      Допросы, справки, протокол…

      Там дед его походкой шаткой,

      Никем не видимый, пришёл.

      И рассказал, для всех неслышно,

      Как жизнь тюремная текла.

      И как по обвиненью вышло –

      Он контра, враг, и все дела…

      Он объяснял, что невиновен.

      Но глух и жуток был допрос.

      Ломали душу аж до стона.

      Вопрос – что гвоздь… Ещё вопрос…

      Нелепо, дико обвиняли,

      Не слыша, что он говорил.

      Как будто роботы из стали

      Его терзали что есть сил…

      Вот новый протокол подписан.

      Он снова им: не признаю!

      И кружат, тупо кружат мысли:

      Нагромождая, дело шьют.

      Увидит ли жену и деток?

      Отпустит страшная тюрьма?

      Он замурован, заперт в клетке,

      И впереди глухая тьма…

      …В глаза он посмотрел и молвил:

      «Попал, как рыба на крючок.

      Ты молодец, что деда вспомнил.

      Ты разберись во всём, внучок…».

      Страницы дела кровью пахнут

      Страницы дела кровью пахнут…

      Тоской и болью, без конца…

      Казалось – имя будет прахом,

      Ни памяти, и ни лица…

      Но со страниц, сквозь дебри строчек,

      Кричит он мне: не виноват!

      Бумажный серенький клочочек

      Пронзает сердце, мутит взгляд.

      Расстрелян… Осень золотая

      Бросает красную листву…

      Я дело прадеда листаю.

      Читаю медленно… Реву…

      Предки

      Офицер с молодыми глазами,

      Сутулый священник с котомкой…

      С фотографий, умытых слезами,

      Смотрят на нас, потомков.

      Прямая дорога на муки

      Их ждет. Они знают об этом.

      Но слишком беспечны их внуки, -

      Такого предчувствия нету.

      А путь, как всегда, неизменен –

      За дух мы заплатим кровью,

      И выступят предки из тени,

      Сияя нездешней любовью.

      Поэт тридцатых

      Покуда страх не одолеет,

      Клещей зловещих не сомкнет,

      Сквозь крики, что от часа злее,

      Он о своем поет, поет…

      Его облепят сотни гурий,

      Снесет клокочущей волной.

      Он – точка зарожденья бури.

      Стеклянен временный покой.

      Беги в распахнутую небыль,

      Пей книг тягучее вино…

      Ждет север и седое небо –

      Страны тюремное окно.

      Судьбы смертельные уколы

      Не значат, впрочем, ничего.

      Падут стальные частоколы

      Пред беззащитностью его.

      Дороги есть такие

      Дороги есть такие – в никуда.

      Идёшь, идёшь,

      вдруг