А теперь – на Юг!. Елена Алексеевна Алчевская

болота, на котором в будущем будет Майдан Независимости. Вот уже проходим место, где стояли Лядские (Польскими) ворота. К ним, полякам, я имею ввиду, мы по этой дороге ходить будем, чисто по дружбе. Но название воротам я другое придумаю. Назвали этот ручей по урочищу Крещатый Яр. Не мы. Гораздо раньше. И это название к кресту не имело никакого отношения. Странное место. Здешние сюда не ходили. Даже за ушедшей скотиной. Потому как ни разу её там не находили.

      Не доезжая километра до болота, почувствовала тяжесть в голове, сильно застучало сердце, стало тяжело дышать. Лодка встала, не пройти, не проехать. Тут стояли, которые послала Шагара. Все бледные. Воздух здесь был не просто тяжелый и затхлый, как в склепе с открытыми саркофагами, он еще застилал глаза, затыкал уши и давил, давил, давил. И серая марь вокруг. Везде. Видишь на метр-полтора, не больше. И где-то на грани слышимости – писк, не как у мыши, даже летучей. А на одной высокой, визгливой и непрерывной ноте. Как уши не затыкай, он слышится. Люди начали ежиться. Все стоят, даже один шаг сделать было трудно. Дэзи припала головой к земле, скулит и лапами уши бьет. Гул нарастает, в глазах рябит, сердце колотится. Более того, ещё минута, две – и люди начнут разбегаться. Я и сама сейчас разбегусь на все четыре стороны.

      Но из каких-то далеких лет и лиг, вдруг вырвался еле слышный шепот, и я повторяю, проговариваю, даже пою, всё громче и громче:

      – Не ведьма, не колдунья ко мне явилась в дом

      – Не в пору полнолунья, обычным летним днем…

      – "Обычно на рассвете я прихожу во сне.

      – Но все не так – на этот раз", она сказала мне.

      "Любой из вас безумен, в любви и на войне.

      Но жизни звук не обрывай", – она сказала мне.

      И вместе с группой "Ария" я запела или может заорала, не знаю:

      "Там высоко и нет никого, там также одиноко, как и здесь.

      Там высоко и бег облаков, к погасшей много лет назад звезде".

      И я сделала шаг вперед. Туда, где умирали люди, за меня и моих людей:

      – "Пока ты жив, не умирай, на этот мир взгляни.

      Шагара, Ёкай, Хида, Села стронулись с места.

      – Не торопи свой час", она сказала мне.

      Абхая, Кали, Хальфдан, Зигрид шагнули за ними.

      – "Сбежать от жизни можно, от смерти никогда.

      Весь отряд, набычившись, двинулся за нами.

      – Сама жизнь крылья сложит. Но я вернусь сюда".

      И все вместе – вперед, в туман, в марь. И все вместе – в высь:

      – "Там высоко и нет никого, там также одиноко, как и здесь.

      – Там высоко и бег облаков, к погасшей много лет назад звезде".

      Песня нарастала, заполняла лес и небо. И мы шли, шли, шли. У края болота остановились, как уткнулись в стену. Гайн стоял один и только далеко, в тумане виднелись силуэты людей. Я смотрела ему в глаза и видела только тупую усталость и пульсирующую боль.

      – Почему?

      – Наши шаманы увидели, что и тебе, и твоему мужу грозит смерть. Страшная. И тогда погибнет и мой народ. Может ты и отвела бы беду, но шаманы дали оценку половину на половину. Мы не могли рисковать.

      – А