Возвращение Орла. Владимир Алексеевич Фадеев

в самом нижнем углу сети, пришли, видно, на муть, поднятую вторым грузом.

      Когда плыли назад, Аркадий рассуждал:

      – Ты, значит, становишься судаком, и он, поскольку оно уже не он, а ты, плывёт, куда тебе надо. Так?

      – Если б я стал судаком, на хрена бы пошёл в сеть?..

      «Действительно…»

      Вторая сеть и вправду была пуста – Аркадий настоял проверить из принципа.

      Обратно до косы плыли по туманцу, он не опустился, не сгустился, как случается по утрам, а низким облаком набежал со стороны Деднова. Вспомнился вчерашний парусник поперёк реки.

      – Лёх, а это, ну, корабль вчерашний – всё миражи?

      – Миражи… миражи они не сами по себе миражи, они чего-то миражи. Если есть миражи – тут где-то и настоящий, а так с чего бы им взяться, миражам? Надо только отличить.

      – Как в сказке про Марью-искусницу? Угадаешь настоящую – воля, ошибёшься…

      – Неволя, – закончил за него Лёха и с прищуром посмотрел в заволакивающую реку белую марь.

      – Значит, корабль всё-таки есть?

      – А ваш этот, воскресший, откуда родом? – Перебил своим вопросом аркадьевское любопытство.

      – Лыткаринский вроде.

      – Не-е, – покачал рыжей гривой, – он не лыткаринский, там Москва, там другое…

      «Что там другое? – принялся соображать Аркадий, – Может, он не Москву имел в виду, а Москву-реку? Наверное, реку. Просто странно было, когда их Москвареку называли как бы не полностью. С детства жил во всех лыткаринцах этот звуковой штамп, и никто не называл обнимающую город красавицу просто Москвой. Москва – это город, столица, вон она за дзержинскими дымами, а река не Москва, а Москварека, одно слово, без всяких вольностей в середине. Куда? На Москвареку, Где? На Москвареке. А Лёхе откуда знать? Вот он и запутал его. Лёха ведь в городах ничего не понимает, кроме Луховиц и Коломны нигде, поди, и не был, он географию только по рекам знает, и знает, от какой реки при рождении на её берегах какую силу получить можно. Там Москва, там другое. Что другое? Почему такое уж другое – приток ведь, здесь, между прочим, в Дединово, тоже она течёт, Москварека, вся до капельки, и для нас здесь ничего не другое, я даже запах москваречный здесь различаю. В Калуге вот этого запаха нет, а в Коломне есть. Постой… а ведь Орликов-то – Орловский! В Орле то Москварекой и не пахнет. Был бы он рязанский, или касимовский, да хоть муромский, тогда бы – да, был бы в нём московский дух, а в орловском – откуда? Там своё, там другое… Но – что? Что вообще может оставить в человеке протекающая рядом с роддомом, где он родился, река? Как будто человек не человек, а – отмель, банка, на которую река наносит свои сапропели. Или и на человека наносит? Ведь я же через ржавую линзу Ютницы чего только не насмотрелся! А Семён приезжал – ничего не видел. То есть я и без Лёхи это знаю, но вот треклятый материализм, физика эта грёбаная – не бывает и всё тут! Раз не бывает, то и не пользуемся, а не пользуемся – уже и на самом деле не бывает. А Лёха не знает, что не бывает, и пользуется, а от того, что пользуется, у него всё и бывает. И судак, и два карася… да что караси, это ж представить страшно, какие