Гавань. Максим Шмырев

тарелки, нашей тарелки, нашей жизни мы видим настоящее, только настоящее, его моментальность и непостижимую длительность, и всё хотим рассмотреть – есть ли трещины в тарелке, есть ли они? Способны ли они свернуть яблоко с этого круга?..

      – Интересно, Хельг. – Форсетти внимательно посмотрел на железнодорожника. – Ты пересказал мне старые легенды, но и своего добавил. Оказывается, ты философ…

      Хельг стоял молча. Форсетти поднял часы и вытащил нож.

      – Слушай, ты прав, дверца заела. Сейчас всё будет в норме.

      – Ку-ку, – кукушка прокуковала десять раз.

      Хельг промолчал. Огоньки в его глазах погасли – поезд ушёл с полустанка. Он взял часы и в этот момент показался Форсетти очень старым. Они молча подошли к костру.

      Хёд и Эйр стояли на перроне станции. Накрапывал редкий дождь, Эйр открыла ярко-красный зонтик. Рядом пробежал Хельг, помахал им рукой – он торопился за маленькой девочкой, которая бежала по перрону, везя за ниточку пластмассовую утку.

      – Хороший человек этот Хельг. – Да, и отличный семьянин…

      – Кстати, – сказала Эйр, – он мне рассказывал интересную историю – про Поезд Вне Расписания… Слышал её?..

      – Нет…

      – Он говорил, что есть такой поезд, ездит по Древу, появляясь в самых разных местах: в Дальних и Ближних снах, на Ветвях, путешествует сквозь пространство и время…

      – Прямо по этим рельсам?..

      – Иногда да, но вообще он сам прокладывает рельсы – огненные полосы перед собой… Хельг говорит, что он остался от древних времён, когда наше Древо было в Саду, и все Древа были соединены между собою. А когда связь разорвалась, он стал странствовать здесь. Может быть, он тоже заперт тут, а может – как-то связан с другими Древами. И на нём можно уехать далеко-далеко, за пределы нашего мира… – Интересная легенда. И он видел этот поезд?..

      – Говорит, что нет, но вот его дед…

      – Обычно в таких случаях все ссылаются на деда. Или на двоюродного племянника… Пойдём, идёт наш поезд – тоже слегка вне расписания…

      …Хёд один гулял по опушке. Он очень скучал по Эйр. Этим вечером ему показалось, что тоска становится непреодолимой. Он лёг на опавшие листья и попытался уснуть, но сон не приходил к нему – даже обычный, ночной, скользил где-то на окраине сознания. Он оставил попытки и стал вспоминать. Сначала он чувствовал только пустоту и холод, но потом ему стало теплее. Он вспомнил, как его, раненного, привезли в госпиталь, и он лежал в приёмном покое, рассматривая потолок, на потолке были трещины, и ему казалось, что это холмы, зелёные холмы, над которыми вот-вот взойдёт заря, и было больно, очень больно, а потом всё меньше, потому что к нему подошла она – он ещё не знал кто, сделала укол и заговорила с ним. Он отвечал невпопад, но что-то говорил, и она говорила, а потом его везли по коридору, был серый день, горели лампы, одна-другая, он пытался считать их, а потом сбился со счёта. Он вспоминал себя выздоравливающим, как стоял в саду у госпиталя, и все время пытался высмотреть невысокую стройную