Век распутства. Ги Бретон

в трактирах на набережной Феррай и в районе Поршерон. Когда красавицы замечали, что мимо проходит молодой человек с озабоченным лицом, они завлекали его в зал и заставляли выпить несколько стаканчиков вина, позволяя ему всякие вольности, а иногда даже отдавались прямо на лавке трактира. Вот тогда-то и появлялись вербовщики рекрутов для королевской армии и начинали уговаривать молодого человека:

      – Хочешь ли ты отправиться в страну, где много красивых девушек? Туда, где золото гребут лопатой?

      Простак утвердительно кивал головой.

      – Отлично! Я могу тебе помочь: это чудесное местечко находится во Фландрии…

      И в конце концов между двумя пинтами вина вербовщик заставлял молодого человека подписать уже почти готовый контракт, а час спустя несчастный парень выходил, пошатываясь, из трактира уже с кокардой на головном уборе.

      Он только что стал солдатом армии Его Величества.

      В конце апреля все рекруты, завербованные насильно или пришедшие в армию по доброй воле, находились уже под Турнейэмом, куда вскоре и прибыл король в сопровождении дофина.

      На этот раз Людовик XV не повторил ошибку, совершенную им в прошлом году, когда его фавориткой была мадам Шатору: он оставил свою новую любовницу в Этиоле. Там она и узнала о победе, одержанной под Фонтенуа, из письма, опечатанного личной печатью короля с галантным девизом: «Сдержанность и верность».

      По возвращении короля в Париж, все более чувствуя свою власть, фаворитка повела себя, по мнению придворных, самым возмутительным образом.

      «Мадам Помпадур, – писал герцог Ришелье, – потребовала на правах любовницы того, что мадам Ментенон получила как незаконная супруга… В рукописях Сен-Симона она прочитала, что мадам Ментенон едва приподнималась с кресла при появлении наследника престола или брата короля и принимала у себя принцев и принцесс лишь тогда, когда ее просили об этом заранее, или же тогда, когда хотела их отчитать за какую-либо провинность. Мадам Помпадур полностью переняла этот этикет и позволила себе совершенно бесцеремонно обходиться с принцами крови. Придворные терпели ее капризы с подобострастием, за исключением принца Конти, весьма холодно с ней говорившего, и дофина, не скрывавшего к ней своего презрения.

      Действительно, и дофин и его сестра называли мадам Помпадур не иначе как госпожой шлюхой, чем вызывали нарекания со стороны д’Аржансона, считавшего неподобающе слышать такие слова из уст хорошо воспитанных детей»⁵⁰.

      Весь двор высмеивал манеры выскочки из низов. «При дворе только и говорят, – писал д’Аржансон, – о простонародной и неграмотной речи маркизы, пользующейся абсолютной властью и исполняющей фактически обязанности премьер-министра, возлагавшиеся раньше на кардинала. Как-то раз, прощаясь с послом, она сказала ему: “Продолжайте в том же духе, я очень вами довольна. Знайте, что я уже давно испытываю к вам самые дружеские чувства”. Мадам Помпадур не задумываясь высказывает свое мнение по любому государственному вопросу, принимает