Боярский холоп. Андрей Прохоренко

несмотря на приезд, не шла печаль. То ли много ее накопилось, то ли я только сейчас начал ощущать, что мне недостает жены и детей, оставшихся во Франции. Или было еще что-то такое, что пока я не мог в себе различить, воспринять и распознать, назвав его своим именем. Должно было пройти время. Это я точно знал. Торопиться было некуда. А вот осмыслить все то, что со мной произошло, что надо сделать в первую очередь, а чем заняться в будущем, – еще предстояло.

      Я же тогда, вновь привыкая к знакомым с детства местам, размышлял о превратностях жизни и судьбы. Прошлое тогда стояло перед глазами. Не отпускало. Все-таки разлука с детьми, с женой, а прожили мы вместе почти шестнадцать лет, сказывалась. Я мог бы остаться, но это, как я вижу с высоты прожитых лет, было бы роковой ошибкой. На Сечи же я, вспоминая былое, постепенно приходил к пониманию того, что мне нужно сделать и к чему себя готовить. Мой возраст, а исполнилось мне тогда едва пятьдесят три года, означал всего лишь вступление в пору, когда не сила играет тобой, а ты управляешь ею. Многое довелось повидать и пережить. Приключений уже хватило бы на несколько жизней, но в те годы я даже не предполагал, что самые интересные моменты у меня впереди.

      Привычная для меня казацкая жизнь началась, правда, не через день, а только лишь через трое суток, когда в лагерь прибыло еще два десятка казаков во главе с Паливодой. Ему тогда было пятьдесят два года. Казак, что называется, был воплощением казацкой мечты о свободе и силе. Роста чуть выше среднего, плечистый, привыкший к тяжелой физической работе, Демьян выделялся среди товарищей. Глядя на него, можно было с уверенностью сказать: красавец мужчина. Правильный овал лица, усмешка, то и дело появлявшаяся, а потом терявшаяся в пышных и длинных казацких усах, чуб, тонкие темные брови, глубокие глаза, в которых читались одновременно ум и сообразительность, выдавали в Демьяне неординарную натуру.

      Его учителем был батька Забудько, которого еще звали Жевжиком за быстроту и активность движений, необычайную прыгучесть и энергичность. Так привязалась эта кличка, что батьку так и прозвали – Жевжа. Первое прозвище Матвею не нравилось. С памятью у него все было в порядке. Помнил все до мельчайших деталей. В честь этого и кличку дали, только наоборот.

      Так вот, Жевжа был в период где-то с 1600 по 1618 год одним из самых известных казацких батек, обучавшим гопаку и в целом рукопашному бою и прочим самым разным премудростям. Группу свою имел. Сотня хлопцев, если что было надо, всегда готова была вступить в дело. Казаки из сотни за батьку стояли горой. Матвей и обучал Демьяна. Ему показал все, что сам знал, только предупредил: придет время, придется за полученное расплачиваться. Как, правда, не сказал, лишь намекнул, что навык в любом случае придется подтверждать.

      Подтверждать где, конечно, было. Казацкие походы следовали один за другим каждый год, иногда и по нескольку на год, не считая мелких и средних стычек на пограничье, где Дикое поле подходило к Великому Лугу и на шляхах, ведших от Крыма в Московию. Татары ведь не дремали. За ясырь хорошо платили. Отчего же бросать прибыльный