Тропинка на ковре. Ольга Михайловна Левонович

ли Тася была там, в палате? Его Таисья была полной сил заботливой хозяйкой, певуньей и стряпухой, добродушной, охочей до деревенских новостей.

      Нет её – и выстыл дом. Хотя до белого каления топил печь, казалось, что в доме гуляют сквозняки.

      Утрами не было так любимых всеми кружевных блинов, политых топлёным маслом, или пирогов с ливером. Не было её голоса, и дом съёжился, притих. В хозяйстве всё шло через пень-колоду. Поросёнок визжал в закутке, не хотел подходить к полному корыту. Коровы не спускали молоко, когда Семён, не дождавшись Монечки, сам садился, крякнув, на скамеечку и неловко принимался за дойку.

      Семён Петрович уходил из дома, надолго. Шёл куда-нибудь в люди. В лавку за хлебом. Молодые говорили «магазин», а ему привычнее слово «лавка». Там запах свежей выпечки и селёдки. Там всё по-старому. Оттуда казалось, что и дома всё – как прежде. Жена – дома, печёт пироги, они лежат горкой в тазу, поджаристые. Тася балагурит с соседкой, смеются. На Тасе платье в крупных малиновых цветах, и сапоги высокие, с пряжками. Так одета она была последний раз, когда ходили гулять к Матвеевым. Егор Матвеев, двоюродный брат, заколол кабана, пригласил на свеженину. На столе стояли чашки с капустой, груздями, солёными огурчиками, водка в гранёных стопках. Анна Матвеева расставила глубокие тарелки с кусками мяса, от которых валил сочный пар…

      Давно ли это было? Да на той неделе, а кажется – вечность прошла.

      По пути из больницы домой Семён Петрович зашёл к Матвеевым. Егор возился во дворе со стареньким «Запорожцем», шагнул навстречу, вытирая о тряпку замасленные руки. Закурили.

      Сухощавый Егор, типичный «гуран», со смуглым скуластым лицом и карими глазами, молча поглядывал на понурого Семёна. Постарел брат, осунулся. А совсем недавно был… Егор подумал, и выплыло словечко – беспечным. Обихоженным был, обласканным. Таисья всё старалась ему угодить, ходила, как за ребёнком. И в больнице не отлежала ни разу как следует, чуть полегчает – рвалась домой.

      Молчали. Егор рассеянно поглядывал по сторонам. Семён курил, уставившись в невидимую точку.

      Глава 9. Возвращение

      Левая рука ещё плохо слушалась, но правой можно было подносить ложку во рту, расчесывать ставшие тусклыми волосы. Таисья Ивановна уже могла, с посторонней помощью, садиться на кровати, и её выписали домой.

      Была середина апреля. Прямо с больничного крыльца её встретили солнце и ветер, затормошили, уговаривая вернуться к жизни. Таисья Ивановна отмахнулась от них. Её устроили в «скорой», и за окошком замелькали дома, палисадники, трепещущее бельё на верёвках. Оглядывались сельчане.

      Таисья Ивановна издали увидела свой дом. Он горделиво стоял на пригорке, смотрел высокими окнами на речку в тальниках и черёмухе, дальние поля, кромку леса и дымчатые сопки.

      Дом Клёновых удобно стоял, на пересечении улиц. Одна улица брала влево, и, облепленная густо домами, тянулась до самой трассы. Вторая сбегала вниз к реке, из песчаной превращалась в глинистую, уходила к ферме. Дома тут были только на одной стороне. На другой топорщились