Спасти Кэрол. Джош Малерман

не услышал смеха.

      Мокси почти скрылся в густой тени, закрывающей Большую дорогу. Тень же выскользнула из-за дерева и последовала за ним. Оказалось, что у нее тоже есть тень, и та стекала на дорогу – неясный силуэт, вторая сущность первой тени, более темная.

      Но у первой были некие черты, явленные как некая градация черноты: губы, увидеть которые могла лишь летучая мышь, чуть заметные складки одежды, колыхавшиеся даже в отсутствие ветра.

      Тень вновь рассмеялась, и зашелестели листья березы, и дрогнула кора ближайшего дерева. Отзвуки смеха прошлись по кустам и деревьям, обнимавшим Большую дорогу.

      Мокси насторожился. Насторожилась и его лошадь.

      Ты заметил меня, – прошептала тень. – Может быть, даже узнал. Однажды мы с тобой вместе пили виски в Портсмуте. Сколько времени тебе потребуется, чтобы признать, что мы знакомы? Думаю, немного.

      Мокси, уловив шепот в колыханиях ветра, слегка натянул поводья. Склонил голову, прислушиваясь.

      – Довезешь меня до Хэрроуз, – сказал он лошади, – отдохнешь в тепле и уюте.

      Существовали карты, на которых были отмечены границы этого леса. Картами торговали маленькие магазинчики сувениров, карты висели на дорожных тумбах у выезда из местных городков, карта располагалась на стене, за которой в своем глубоком кресле сидел шериф Опал и пока не думал ни о Мокси, ни о Кэрол Эверс. Желтоватая бумага, подобная радужной оболочке птичьего глаза, фотография, запечатлевшая момент вечности. Но не было на этих картах живого опыта жизни на Большой дороге. Жизнь больше, необъятнее, чем любая карта – пространство, не поддающееся измерению.

      И сколько же тайн, сколько… сколько обмана таило в себе это пространство!

      И вновь зазвучал смех – серебряный колокольчик, проникающий в самые глубины памяти.

      Мокси неторопливо ехал, прислушиваясь. Его красная рубашка кровавым пятном горела на темных губах Большой дороги.

      Деревья впереди наконец разошлись, и скупые лучи солнца упали на дорогу. Оказалось, уже наступил день.

      Мокси вспомнил ночь двадцатилетней давности, таверну в Портсмуте, мокрую барную стойку и незнакомца, который неожиданно вырос рядом.

      – Это любовь, – пьяным голосом говорил Мокси, обратившись к незнакомцу, которому даже имени своего не назвал. – Нет… это даже больше, больше, чем любовь.

      И черт лица этого типа Мокси не запомнил. Должно быть, изрядно перебрал.

      – Тогда брось ее.

      Голос острый, как бритва цирюльника.

      Мокси, влюбленный первый раз в жизни, обернулся к расплывающейся в воздухе таверны фигуре.

      – Бросить? Что ты имеешь в виду?

      – Очень многое, – ответил незнакомец. – Гораздо больше, чем мы успели бы обсудить.

      – Прошу тебя, скажи, что ты имеешь в виду.

      Мокси нужно было знать. Он хотел принять решение.

      И тогда незнакомец сказал нечто, что Мокси никогда не забудет – какие бы новые и свежие воспоминания ни наложились на эти слова.

      – Ты уже все решил.

      Мокси обязан был что-то ответить.